Герой
Шрифт:
За полгода работы с Эмжи я снялась для многих журналов, я была манекенщицей на неделе моды, я заключила несколько выгодных контрактов, и, наконец, я имела возможность снять отдельное жилье.
Но я еще ни разу не возвращалась в Эмей, чтобы навестить родителей и Ива, который, наверно, и вовсе забыл, как выглядит сестра. И я планировала приехать домой на пару дней, сразу после финального показа.
Увы, я не знала, какой трагедией это обернется.
Моя эпилепсия — эта закадычная подруга — не давала о себе знать так долго, что я почти не вспоминала о ней. Мой образ жизни, вечная беготня, тренировки, резкая
Многим позже, сидя в кабинете Эмжи, которая, не сдерживая ярость, кричала на меня, я думала, что именно так все и должно было закончиться.
— Какого хрена, Кесс? — Эмжи потрясала передо мной какими-то бумагами. — Ты наркоманка, да? Что это было? Представляешь, кем ты выставила меня? Мое агентство?
На тот момент я была уверена в одном: лучше быть наркоманкой, чем больной эпилепсией. Лучше быть кем угодно, чем Кесс Белис.
Я получила десятки сотен писем от разных людей. Некоторые из них поливали меня грязью так самозабвенно, что мне оставалось только изумляться их злобе. Полли все еще вела мою страничку и рьяно уговаривала рассказать всю правду, но я сказала: “нет”.
А спустя пару недель о Кесс Белис забыли, потому что я не получала больше звонков, а Эмжи отозвала контракт, посоветовав мне обратиться к хорошим специалистам.
Скажу честно, случившееся потрясло меня до глубины души.
Я купила билет до Брайвера, и спустя всего два дня была в Эмейе.
Меня и теперешний Эмей с его туманным берегом, с лодочным магазином, с работой в “Мей-шире”, разделяли четыреста восемьдесят семь дней.
Я пересчитывала дни в часы, часы в минуты, минуты в секунды…
И эти секунды шумели прибоем, пахли мокрым асфальтом, врезались в меня ледяным ветром.
Мейси была где-то рядом, за границей сна и реальности, ибо, едва я засыпала, она шептала мне на ухо: “Ты не сумасшедшая, Кесс! Ты никогда не была сумасшедшей!”
И прежде, чем приехать домой, в дождливый эмейский день, я оказалась перед дверью в квартиру Тайлера Шоу. Я была такой, какой он меня даже не знал: коротко стриженной, ярко накрашенной девушкой в ярких сапожках на высоких каблуках, в джинсовом сарафане и кожаном металлизированном бомбере. В ушах — пластиковые, “ультрамодные” серьги. Я была топ-моделью, которая сверкнула и погасла так же стремительно, как молния в небе.
Почему-то я думала только о том, что Тайлер был всего лишь плодом моего воображения. Я могла придумать его, как и сотен других. Как Мейс. Как Эллин Хлоу с биофака. Как Трис Хипток, с которой, как мне казалось, я дружила в детстве.
Мне хотелось свернуться калачиком под дверью и лежать здесь вечно, пока я вдруг не умру.
Больше всего на свете я боялась узнать, что Тайлера не существует.
Взъерошив короткие волосы, я поднесла кулак к полотну двери.
Сорок два миллиона секунд…
“Тук-тук-тук, — Это кто? — Это я, твой друг! — Тук-тук-тук!”
Опустив руку и сжав пальцы до боли, я услышала шаги, а затем заскрежетал замок.
Кровь стучала у меня в висках, и от страха я не могла даже двинуться.
Мне открыл незнакомец, и от этого, от осознания
Скинув ботинки, я шлепала босыми стопами по асфальту.
С берега веял бриз, свежий и приятный.
Небо все еще утопало в сером мареве, покуда с самого краю его пробивали робкие лучи осеннего солнца.
Перекинув через плечо сумку, я прошла мимо лодочного магазинчика. Отец установил новую витрину-дела идут неплохо.
Отсюда до дома рукой подать.
Мне хочется увидеть маму и Ива. Как-то раз я позвонила ей — это было в начале моего пути, когда меня только определили в квартиру с другими моделями — и мама попросила присылать ей снимки, чтобы она могла показать их своим подругам. И я часто представляла, как она говорит кому-то между делом: “А вы знаете, кто моя дочь? Нет? Ну, так взгляните, какая она у меня красавица!”
Родители приготовили для меня ужин, и вели себя так, будто я не их дочь, а какая-то знаменитость. А я усадила Ива на колени и без устали играла с ним. Он очень подрос и окреп за эти четыреста восемьдесят семь дней…
— Кесс, — только и сказала мне мама, когда мы остались на кухне, чтобы убрать посуду, — почему ты не сказала никому? Хочешь я позвоню этой… как ее?..
— Эмжи?
— Да. Этой Эмжи и поговорю с ней?
И я даже представила это: “И вовсе моя девочка не наркоманка! Она просто сумасшедшая, и у нее изредка бывают припадки! Немедленно возьмите ее обратно!”
— Полли ведет твою страничку с фотографиями, — сказала мама, — Ты там такая необычная… Я так горжусь тобой, дочка. И… спасибо за деньги, Кесс.
Я не была транжирой, да и на что мне тратиться? Почти все, что я получала, уходило на аренду жилья и переводы в Эмей, моей семье.
И снова я была здесь… как будто, ничего не менялось в моей жизни, кроме декораций.
Глава 18
Ноги сами привели меня в студию Кэтрин.
В моей эмейской истории не стояло точки, и это тревожило. Мне хотелось начать с чистого листа. Для меня это не так сложно: придумать иное начало, сказать себе, что ничего “до” не существовало.
Я не умела ничего, кроме как обслуживать клиентов в местной закусочной или стоять на кассе в лодочном магазине.
И вот теперь я стою напротив кирпичного здания, промокшая до нитки, потому что меня застал теплый осенний дождь. Внутри нарастает напряжение. Колени дрожат.
Я иду к Кэтрин с таким же чувством, с каким восходят на костер. И мне страшно, что она не упомянет Тайлера, будто его и нет. А может его, и правда, нет?
Пока Кэт сообщали обо мне, я сидела в светлом холле, поглядывая на фотографии вокруг. Мне пришлось прождать больше двадцати минут, потому что Кэт была на съемке, и за это время я поднялась и прогулялась по залу. Кэтрин собрала здесь лучшие фото: я никогда не видела таких работ, полных драматизма, игры света и полутонов. Эти фотографии говорили со мной на одном языке: языке взглядов, жестов, на языке композиции. И каждая модель была просто частью композиции, частью истории, которую хотел рассказать фотограф. Сотни мини-историй, в которых боль и разочарование, в которых любовь и тихая радость. Каждый миг пропитан эмоцией. Они кричат: “Расскажи, Кесс!”