Герой
Шрифт:
— Дело не в этом, воробушек. Я трахаю больше женщин, не только Лейлу, и ты должна быть благодарна за то, что не стала одной из них. Если тебе кажется, что я был с тобой груб, то, поверь мне, это лишь детские игры.
Мой мозг запоминает момент, когда она смотрит на меня в полной тишине с раскрытым ртом. Неожиданно она начинает рыдать и, спрыгивая со стола и отталкивая меня в сторону, выбегает из комнаты.
Несколько мгновений я могу лишь стоять и смотреть ей вслед, а единственную мысль в моей голове можно описать двумя словами: какого
***
Сегодня Лейла выглядит угрюмой. Лучше бы она сменила свой блондинистый цвет. Краска смывается с волос, превращая её в ведьму с пепельной шевелюрой. Она всегда выглядит мрачно, но сегодня, когда она смотрит на меня, растянувшись под розовым одеялом, это кажется очевидным как никогда. Я выключаю свет, но не двигаюсь с места.
— Кельвин?
Включаю свет обратно.
— Я не в настроении, Лейла.
— Нет?
— Позвоню тебе в другой раз.
— Но… Я могу пригласить Сабрину, если хочешь? В прошлый раз тебе понравилось.
Я фыркаю:
— Разве?
— Могу позвонить ей просто сейчас. Ну, или если не хочешь её, то я знаю ещё одну девушку. Максимум пятнадцать минут, и она будет здесь, — когда я не отвечаю, она снова спрашивает: — Или ты хочешь просто поспать?
— Когда это мы просто спали?
— Ну… Никогда…
— И никогда не будем. Если мы не трахаемся, то ты мне нахер не нужна, — я приподнимаю подбородок и задаю свой следующий вопрос: — Ты говорила о нас кому-нибудь в офисе?
— Нет…
— Нет?
— Не совсем.
Она сжимает колени и моргает. Спальня выглядит так, будто в ней живёт подросток. Даже Кейтлин выросла из этого розового дерьма. Я качаю головой и ухожу.
Кейтлин. Я уже не первый раз думаю о ней после инцидента в столовой. Внезапно всё остальное становится неважно. Сейчас Лейла отвлекает меня от мыслей, но когда и она утратит эту способность, то станет мне не нужна. На данный момент мне кажется, что она уже не отвлекает меня от моей дерзкой пленницы. Кейтлин упрямая и острая на язычок, но именно это и толкает меня к грани самообладания. Она изворачивается подо мной, пытаясь избежать своего удовольствия. Я начинаю верить в то, что Кейтлин наслаждается своим подчинением больше, чем я. Но ничего из этого не имеет смысла.
Кейтлин открывает во мне самые тёмные и острые углы. Но я даю увидеть их лишь тем, с кем имею дело в Нью-Роуне: преступникам. Шлюхам. Или таким, как Лейла, любящим грубость. Иногда я захожу слишком далеко, но они никогда не останавливают меня. Мысль о том, что я могу зайти слишком далеко с Кейтлин, пробуждает в моей душе то, что, как я думал, даже не существовало во мне. Страх. Если я потеряю контроль рядом с ней, то сломаю её. И когда же это случится, остаётся вопросом времени.
ГЛАВА 23.
Кейтлин.
Иногда,
Узнав о Лейле два дня назад, я побежала в душ и грубой мочалкой стёрла со своего тела ощущения от прикосновений Кельвина. Встала под обжигающие струи и терпела, пока ощущения от его касаний не смоет с меня вода. Он не заслужил того, что взял, но у меня всё равно не было шансов противостоять ему. Из-за него во мне просыпался водоворот энергии, словно я могла пробежать сквозь скалу, разрушив все преграды на своём пути.
Всё замирает, когда Кельвин останавливается в дверях библиотеки, опираясь плечом о косяк. Его волосы в беспорядке, а костюм, который обычно идеально выглажен, сейчас помят.
— Никто не должен работать до такого позднего часа в выходной. Даже я, — произносит он, пока развязывает галстук и расстёгивает верхние пуговицы на рубашке. — Почему ты ещё не спишь?
Неожиданно, но я не могу вымолвить ни слова, поэтому просто поднимаю книгу с колен и показываю ему то, что читаю.
— Настоящий книжный червь, — произносит Кельвин с кривоватой улыбкой. Она наигранная, но это первый знак внимания ко мне за последние два дня. Жаль, у меня нет с собой фотоаппарата, иначе я бы запечатлела этот момент. — Она должна надолго тебя занять.
— Ты её читал?
— Тебя это удивляет?
— Я бы не назвала тебя любителем книг.
Он смеётся:
— Мне тоже плохо спится.
— У тебя тоже есть демоны, — не закончив предложение, я прикрываю рот ладонью, желая забрать слова обратно. — Прости.
Он медленно входит в комнату, глубоко засунув руки в карманы. Я смотрю прямо на него, когда он подходит к моему креслу. Отстраняюсь от его пальцев, тянущихся к моему лицу.
— Я пугаю тебя, воробушек?
— Да.
— Хорошо.
Его пальцы ласкают мою скулу, и, к моему позору, я наклоняю голову, чтобы почувствовать как можно больше его прикосновений на своей коже. По моему судорожному вдоху становится понятно, насколько сильно я хочу этого прикосновения.
— Мне жаль, что я никогда не говорил тебе, — Кельвин делает паузу, а потом продолжает, — насколько ты прекрасна.
Мои веки словно наливаются свинцом от его восхищения. После лёгкого прикосновения кожу покалывает: кровь то приливает, то отливает от щёк. Во мне просыпается сущность хищника, которому хочется нечто больше, чем простая похоть. Если бы он захотел причинить мне боль в эту секунду, то я бы простила его только за то, что он позволяет мне так себя чувствовать.