Гезат

Чернобровкин Александр Васильевич

Отдышавшись и успокоившись, разулся. Мокрые портянки выкрутил и развесил на кустике цветущей малины. Сапоги набил иголками и насадил на воткнутые в землю ветки. На сегодня отбегался. Если погоня не найдет, пробуду здесь до следующего утра, отосплюсь за предыдущую ночь, потому что кемарил в полглаза, боясь пропустить выход рыбаков на промысел.

Заодно обдумаю, куда идти дальше. Искать другую рыбацкую деревню и испытывать судьбу еще раз не хотелось. Может, это мне знак судьбы, чтобы не совался больше в море?! Как-то обидно становится: только налажу жизнь — и начинай сначала! Наверное, попробую в эту эпоху посидеть на берегу, посмотреть, чем всё кончится. Я помнил, что в этих краях города основывали на берегах рек километрах с тридцати-сорока от моря, чтобы пираты не могли напасть внезапно. Я сейчас находился южнее будущей Ла-Рошели. Севернее впадает в океан самая большая в этих краях река Луара, на берегу

которой будет город Нант, основанный, как я знал, до нашей эры, но понятия не имел, какой сейчас год до или после нее. Южнее и намного ближе течет река поменьше под названием Шаранта. Хоть убей, не помню, будут ли на ней какие-нибудь очень древние города. Решил продвигаться на северо-восток, в сторону Нанта. Пусть идти дальше, зато больше шансов на успех.

3

Места тут, конечно, живописные. Не удивительно, что у французов будет врожденное чувство прекрасного. Впрочем, к тому времени, когда они осознают себя французами, большая часть лесов на территории их страны уже будет вырублена. Пока что много зверей и птиц, так что я не голодал, продвигаясь по звериным тропам генеральным курсом на северо-запад. Иногда выходил на лесные дороги, в основном лунными ночами, когда было мало шансов встретить кого-нибудь.

Доконало меня болото. Я не боюсь пересекать их. Надо лишь найти кабанью тропу и пройти строго по следам животных. С трудом переставляя ноги, я одолел довольно широкий участок. Дважды терял сапоги, которые засасывало в липкую грязь, находил их руками, высвобождал, выливал из них воду, после чего опять натягивал на ноги. В результате часа через четыре оказался на острове, поросшем березками. Дальше был еще более широкий участок, и березки, едва заметные вдали, в сторону которых уходила кабанья тропа, могли расти на таком же острове. Месить грязь еще несколько часов с непредсказуемым результатом у меня не было желания, поэтому, отдохнув, пошел в обратную сторону. На следующий день попытался обойти болото, которое заворачивало на юг и не собиралось заканчиваться. К вечеру вышел на лесную дорогу и решил топать по ней, причем днем. Дорога была укатанная, что говорило об интенсивном движении по ней. Осталось дождаться какого-нибудь обоза и примкнуть к нему. Риск, кончено, был, но путешественники реже нападают на попутчиков, потому что их сила в количестве: чем больше вас идет, тем меньше шансов быть убитыми и ограбленными.

Расположился я на холмике на краю болота. Он был покрыт кустарником, в котором легко спрятаться, особенно на той стороне, что обращена к болоту. С холмика дорога просматривалась в обе стороны примерно на километр. Я первым увижу путников и определю, хочу иметь с ними дело или нет. Ждать пришлось долго. С утра в сторону океана прошли три крестьянина с корзинами за спиной, наполненными чем-то легким, потому что шли бодренько. Где-то через час вслед за ними отправилась вторая группа из пяти человек. Потом первая группа прошагала в обратную сторону с пустыми корзинами, а вскоре и вторая. Обоз в нужную мне сторону появился после полудня. Я уже собирался перебраться на склон, обращенный к болоту, когда заметил выезжающих из-за поворота всадников. Было их шестеро. У четверых были усы, а у двоих еще и борода. Все в кожаных куртках с рукавами по локоть, штанах и сапогах. У предводителя еще и закинутый за спину плащ — прямоугольный кусок тонкой шерстяной материи в зеленую и коричневую клетку, застегнутый спереди блестящей заколкой, а также блестящая гривна на шее и по браслету на каждой руке. Для золотых украшения были слишком массивными, не по карману охраннику караванов. Скорее всего, из бронзы, надаренной до золотого блеска. Шлемов или каких-либо других головных уборов ни у кого не было. Длинные светло-русые или рыжие волосы собраны на макушке в конский хвост, свисающий назад. Вооружены охранники копьями длиной метра два с половиной и длинными мечами-спатами. Щиты круглые, из лозы, обтянутой кожей. Ехали медленно, лошади лениво переставляли неподкованные копыта. Подумал, не завалить ли всадников, чтобы обзавестись конем? И увидел, почему они не спешили — следом ехал обоз из арб, запряженных парами серых волов, довольно крупных. Несмотря на то, что арбы были нагружены всего лишь вровень с высотой кузова, без горки, волы тянули их с трудом. Что именно везли — не разглядишь, груз накрыт шкурами. Арб было семнадцать. На каждой по одному или два человека, одетые в льняные рубахи с V-образным вырезом спереди и длинными, ниже локтя, рукавами и штаны длиной чуть ниже колена. Все бородатые и босые. На каждой арбе у переднего борта были вставлены вертикально или положены на груз короткие копья и круглые кожаные щиты, но с первого взгляда было понятно, что это не профессиональные воины, как всадники. Замыкали обоз еще четверо конных. Видимо, крестьяне или ремесленники везли

на продажу товар, наняв охрану.

Я сел так, чтобы меня заметили метров за сто и сразу поняли, что опасности не представляю. Путник решил отдохнуть и перекусить в тени деревьев. Холмик слишком мал, чтобы на нем спрятался отряд, представляющий опасность для обоза. Если вдруг сами решат напасть, у меня будет время расстрелять их в упор из лука, который лежал приготовленный к бою слева от меня. Расположился я так, что с дороги копьем меня не достанешь, придется сперва продраться через густые кусты.

Заметив меня, всадники придержали было коней, но сразу продолжили путь. Разве что поправили копья, лежавшие наискось на спине коня сразу за шеей. Это подсознание заставило убедиться в своей боеготовности. К холмику приблизились без явных признаков агрессии, хотя взгляды от меня не отрывали, пока я не поздоровался на иберском диалекте кельтского языка. Всадники вразнобой ответили и сразу расслабились. Меня легко перепутать с кельтом. Я такой же сероглазый овальноликий блондин высокого по нынешним меркам роста, как и многие из них. Говорю с акцентом, но кельты из разных племен иногда с трудом понимают друг друга. Помыслы у меня вроде бы мирные. Да и какую опасность один человек может представлять им, таким крутым воякам?!

Я подождал, когда мимо начали проезжать первые арбы, после чего собрал свое барахлишко и спустился на дорогу. На предпоследней ехал один возница, лицо которого прямо-таки излучало доброту и сердечность. На таких обычно без зазрения совести ездят односельчане, и все, включая добряка, считают, что так и надо.

Я поздоровался с ним и, без разрешения закидывая свои вещи в арбу, спросил:

— Подвезешь?

— Садись! — радостно произнес возница, будто это я согласился помочь ему, а не наоборот, и представился: — Меня зовут Таранис (Гром).

Я верю в проклятие имени. Родители по неясным пока мне причинам дают детям имена, за редким исключением, прямо противоположные тому, чем вырастет их чадо. Сидевший рядом со мной Гром, если исходить из ассоциаций с дождем, был, скорее, Радугой. К тому же, это еще и имя кельтского бога, аналога римского Зевса, а хоть что-либо божественное в вознице я так и не сумел разглядеть. Да и сам не тяну на защитника слабых, как переводится Александр с греческого.

Я назвал свое настоящее имя и объяснил:

— Мать у меня гречанка. Двум старшим братьям дал имена отец, а я родился после его гибели в бою и получил от матери греческое.

— Куда направляешься? — полюбопытствовал Таранис.

— Ищу, к кому наняться на службу, — расплывчато ответил я.

— Гезат? — задал уточняющий вопрос возница.

Гезатами (от гез — полутораметровое копье/тяжелый дротик с длинным листовидным наконечником, заточенным и с боков, благодаря чему можно наносить не только колющие, но и режущие удары) кельты называют воинов, которые отказались от семьи и племени, стали профессиональными вояками, продающими услуги любому, кто предложит хорошую плату; короче, наемники, псы войны.

— Да, гезат, — согласился я, потому что этот статус объяснял мое появление вдали от родных краев и владение дорогими доспехами и оружием.

— Едешь с гельветами воевать? — продолжил выспрашивать Таранис.

— С кем скажут, с тем и буду воевать, — опять дал я уклончивый ответ.

В предыдущую мою эпоху гельветы были союзниками кельтов в войнах с римлянами, даже били вместе последних, но от любви до ненависти путь короче, чем от стола до порога.

— Я слышал, в Бибракте вождь эдуев Дивитиак (Мститель) созывает воинов, чтобы вместе с римлянами дать отпор гельветам, — сообщил возница.

— Если возьмет меня в свое войско, примкну к нему, — сказал я и спросил в свою очередь: — А где сейчас римляне, не знаешь?

— Говорили, что их армия стоит возле Генавы, но, пока слухи до нас добираются, многое успевает измениться, — ответил он.

Генава — это будущая Женева. В предыдущую мою эпоху она уже была римским городом.

— Что ты знаешь о Дивитиаке? — поинтересовался я.

— Говорят, самый проницательный друид среди эдуев и мудрый их правитель. Он дружит с римлянами, позвал их на помощь. Боги сказали ему, что только вместе с римлянами эдуи одолеют гельветов. Его младший брат Думнорикс (Правитель подземного мира) командует армией эдуев, — рассказал Таранис.

Мне кажется, братьям-эдуям родители, как обычно, перепутали имена.

— А ты не эдуй? — полюбопытствовал я.

— Нет, мы — пиктоны! — с гордостью заявил он.

— Вас больше, чем эдуев? — продолжил я опрос.

— Меньше, но все равно мы сильнее! — похвастался возница.

— Вы в Бибракту едете? — задал я следующий вопрос.

— Нет, что ты! — воскликнул он. — Бибракта очень далеко. Мы едем в главный город нашего племени Пиктавий, везем туда соль. Большую часть отдадим вождю, как оброк, а остальное продадим.