Гибель царей
Шрифт:
— Почему ты не навещала меня, пока я рос?
Сервилия долго вытирала глаза и вздыхала, пытаясь унять волнение, потом посмотрела на сына и, стараясь держаться с достоинством, выговорила:
— Не хотела позорить тебя.
Недолгое спокойствие Брута немедленно сменилось бурей эмоций.
— А могла бы… — хрипло прошептал он. — Я слышал, что один человек говорил о тебе. Это было давно, и я старался убедить себя, что он не прав. Значит, верно, что ты…
Он не мог произнести это слово применительно к матери, но она, сверкнув глазами, пришла ему на помощь:
— Что я шлюха? Возможно. Когда-то я была такой, хотя люди достаточно могущественные предпочитают слово «куртизанка» или даже «подруга».
Сервилия подняла брови и скривила губы.
— Я думала, ты станешь стыдиться меня; этого я не смогла бы вынести. Но учти, мне не стыдно! Много лет прошло с тех пор, когда я в последний раз пережила чувство стыда. Я даже не помню, когда это было. Если бы мне дали шанс, я прожила бы жизнь по-другому, хотя нет на земле человека, который не страдал бы этой бесполезной и нелепой мечтой. Теперь же я не собираюсь жить, пряча глаза от ощущения вины! Даже перед тобой.
— Почему ты попросила меня вернуться сегодня? — спросил Брут, внезапно пожалевший о том, что пришел.
— Хотела узнать, мог бы отец гордиться тобой… И могу ли я тобой гордиться! В жизни мною совершено много вещей, достойных сожаления, но в самые трудные времена я утешалась мыслью, что у меня есть сын!
— Ты меня бросила! Не говори, что утешалась сознанием того, что я живу на этом свете. Ты ни разу не пришла посмотреть на меня! Я даже не знал, где ты живешь. Ты могла уехать куда угодно.
Сервилия протянула к нему ладонь, растопырив четыре пальца и поджав большой.
— С тех пор, как ты появился на свет, я переезжала четыре раза. Четырежды я извещала Тубрука, где живу. Он всегда знал, где меня найти.
— Он мне об этом не говорил, — пробормотал Брут.
— Ты его не спрашивал, — ответила Сервилия, опуская руку.
Снова повисло молчание, словно между ними не было сказано ни слова, и тишина опять разделила мать и сына. Брут поймал себя на том, что ищет слова, которые смутят Сервилию и позволят ему с достоинством удалиться. Резкие фразы чередой проносились в голове, пока он не понял, что ведет себя как дурак. Разве он презирает мать, стыдится ее образа жизни, ее прошлого? Он заглянул в свою душу и нашел ответ. Ему совершенно не было стыдно за нее. Отчасти это объяснялось тем, что Брут — центурион и водил легионеров в бой. Если бы он пришел к ней, ничего в жизни не добившись, то мог возненавидеть ее. Но уже не единожды и друзья, и враги в лицо говорили ему, чего он стоит, и Марк не боялся предстать перед матерью.
— Мне все равно, что ты сделала и как жила, — медленно вымолвил он. — Ты — моя мать.
Она захохотала, откинувшись на ложе. Брут снова растерялся. Своим поведением эта странная женщина ставила его в тупик.
— С каким пафосом ты это произнес! — проговорила Сервилия, постанывая от смеха. — И с каким суровым лицом даровал мне прощение… Ты что, совсем не понял меня? О том, как управляется этот город, я знаю больше любого сенатора, одетого в тогу патриция. Денег у меня столько, что я не успею истратить их за всю свою жизнь, и ты даже не подозреваешь, сколько стоит мое слово. Ты прощаешь меня за порочную жизнь?.. Сын, у меня сердце разрывается, когда я вижу, насколько ты молод и неопытен. Ты напоминаешь мне, что и я когда-то была молода.
Сервилия резко прекратила смех. Лицо ее сделалось грустным.
— Ты можешь простить меня только за то, что много лет я не была с тобою рядом. Свое положение я не променяю ни на что на свете, не откажусь и от пути, которым пришла к этому дню, к этому часу! Он незабываем. У тебя нет ни права, ни основания осуждать мою жизнь и то, кем я была и стала.
— Чего же ты ждешь от меня? Я не могу просто пожать плечами и сказать: забудем, что я вырос в одиночестве. Ты была нужна мне. Твоего сына воспитали люди, которым я верил, которых любил, но тебя со мною не было.
Марк поднялся и посмотрел на мать. В его взгляде смешались недоумение и боль.
Сервилия тоже встала.
— Ты уходишь? — спросила она тихо.
Брут беспомощно кивнул.
— Хочешь, я приду снова?..
— Очень хочу, — ответила женщина, коснувшись его руки.
От ее прикосновения у Брута закружилась голова, в глазах защипало.
— Тогда я приду завтра?..
— Завтра, — согласилась она, улыбаясь сквозь слезы.
Луций Аурига откашлялся и сердито сплюнул. От воздуха центральной Греции у него всегда першило в горле, особенно в жару. После полудня лучше спать дома в холодке, а не ездить по бескрайним равнинам, продуваемым пыльными ветрами. Не к лицу римлянину являться по зову грека, даже очень знатного, подумал Аурига. Скорее всего, придется снова разбирать какую-нибудь жалобу, будто ему больше нечего делать, как заполнять дни скучными тяжбами.
Заметив греков, Луций поправил тогу. Не стоит показывать, что он недоволен выбором места встречи. В конце концов, им запрещено ездить верхом, а он может сесть на коня и добраться до стен Фарсала до наступления ночи.
Человек, попросивший его о встрече, не спеша шел к Ауриге в сопровождении двух мужчин. Широкие плечи и мощные руки свободно двигались в такт шагам. Грек выглядел свежим, ничуть не уставшим, словно после прогулки в горах, окружавших равнину, и Луций почувствовал легкую зависть. По крайней мере явились без оружия, с удовлетворением подумал он. Митридат далеко не всегда исполнял распоряжения римских властей. Луций наблюдал, как грек шагает по жесткой траве и диким цветам. Местные жители все еще называли Митридата царем, и шел он, как подобает повелителю — с высоко поднятой головой, словно хотел показать, что не покорился Риму.
Луций размышлял о том, как его занесло в эту злополучную страну. Грубые, неотесанные крестьяне ухитрились создать невероятно сложную математику!.. Аурига согласился на должность за пределами Италии только потому, что изучал когда-то труды Евклида и Аристотеля. Именно надежда повстречаться с людьми, подобными этим мыслителям, подвигла его на поездку в Грецию.
Луций вздохнул. Он так и не встретил здесь ни одного Евклида.
Когда Митридат остановился перед небольшим отрядом из восьми легионеров, явившихся с Луцием, лицо его стало серьезным. Обернувшись, он обвел взглядом равнину и холмы, поросшие лесом, глубоко вздохнул, расправив мощную грудь, и закрыл глаза.
— Итак, я приехал, как ты просил, — громко сказал Луций, забыв о том, что должен держаться спокойно и уверенно.
Митридат открыл глаза.
— Ты знаешь, что это за место? — спросил он, обращаясь к римлянину.
Луций отрицательно покачал головой.
— На этом самом месте три года назад вы меня разбили, — сообщил грек. Он поднял мускулистую руку и жестом обвел равнину, на которой они стояли. — Видишь тот холм? Там затаились ваши лучники. Они осыпали нас градом стрел. Мы бросились на них, хотя стрелков защищали вбитые в землю колья и ловушки. Много наших воинов погибло, однако нельзя было оставлять лучников в тылу, понимаешь? Это могло подорвать боевой дух людей.