Гибель дракона
Шрифт:
14 августа появилось сообщение японского правительства о безоговорочной капитуляции:
«Император издал императорский рескрипт о принятии Японией условий Потсдамской декларации... Его величество также готово дать от себя приказы всем военным властям, где бы они ни находились... прекратить боевые действия и сдать оружие».
Вечером Ямада вызвал начальника штаба в кабинет со спущенными шторами и пятном света от настольной лампы на карте.
— Немедленно откомандируйте двух офицеров из отдела разведки в штаб американских войск, — приказал он. — Пусть предложат правительству господина Трумэна полный протекторат над Китаем, обещают вывод наших войск из Китая и, если нужно, совместную борьбу против армии китайских коммунистов. Пусть обещают от имени императора
Хата торопливо записывал.
— Основная мысль, генерал, которую вы должны провести, — продолжал Ямада, — это раскол между Америкой и Советами, — ненавидяще блеснув очками, Ямада поднялся. — Надеюсь, вы понимаете, как нам важно сохранить свои базы здесь, рядом с Дальним Востоком России. Пусть сюда, в Маньчжурию, придут англичане, янки, французы — все равно. С ними мы найдем общий язык и общие интересы. Китай настолько большая лошадь, что легко вынесет на своей спине и трех седоков. Если враг сильнее тебя, стань умнее его; если он победил тебя, думай о новом бое, копи силы, наполняйся ненавистью, — Ямада резко кашлянул и, дернув бровью, медленно сел. — Если Макартур отклонит наше предложение, пусть офицеры летят дальше, в Вашингтон. У нашего человека в английском посольстве они получат исчерпывающие инструкции, — Ямада закрыл глаза и, помолчав, отпил глоток воды. — К командующему советскими войсками полетите вы, — Хата вскинул голову. — Да, генерал, именно вы. Предварительно свяжитесь со штабом по радио и спросите разрешения, — Ямада горько усмехнулся. — И действуйте так же. Говорите о нашем договоре с Америкой, как о совершившемся факте, — русские поверят. Они знают — от янки можно ожидать любого... — Ямада кашлянул. — Теперь о наших делах. — Ямада открыл папку с надписью: «Весьма важно».
— Запишите, Хата, и передайте сегодня открытым текстом в Токио, — он усмехнулся: — «Квантунская армия разбита. Наступательный дух подорван. Согласно вашему приказу о капитуляции, войска складывают оружие», — Ямада взглянул на замершего Хату и спросил: — Сколько солдат ушло в горы?
— Двенадцать тысяч, господин командующий.
— Сигоку... Пишите дальше: «Потери по предварительным данным — двести тысяч солдат и офицеров. В том числе, восемнадцать генералов». Все. А шифром сообщите военному министру, что, несмотря на приказ о капитуляции, армия будет воевать до последнего солдата. И, если вы добьетесь у русских недельной передышки, мы перебросим войска из Китая, соберем два кулака на флангах и... — Ямада пристукнул кулаками по резным подлокотникам кресла.
На следующий день японские войска, выполняя секретный приказ Ямады, повсеместно перешли в наступление. Но успеха не добились. Советские подвижные части шли сплошным потоком по всем направлениям, четко, как выверенные часы, сменяя одна другую на узких маньчжурских дорогах. Пятнадцатого вечером было опубликовано «Разъяснение Генерального штаба Советской Армии о капитуляции Японии». В нем говорилось, что вчерашнее сообщение императора Японии только общая декларация — приказ по Квантунской армии не отдан, а поэтому нужно наступать, не теряя ни минуты.
Дивизия, в которой служил Карпов, вместе с танковой бригадой ворвалась в Цицикар. Самоходки и танки с десантом пехоты окружили военный городок. Гарнизон — двенадцать тысяч солдат и офицеров — сдался без единого выстрела. Сложив оружие, японцы построились в походные колонны, и пошли в лагерь, за город, под охраной советских автоматчиков.
В полдень, когда закончился прием пленных, Сгибнева, Харченко и Карпова с группой офицеров вызвали в штаб армии. Их провели к командующему. Командующий представил им генерал-майора Пристучко, смуглого и моложавого. Лицо генерала было сейчас сурово и сосредоточенно.
— Нам, товарищи, выпала большая честь, — начал Пристучко, поочередно останавливая пристальный взгляд строгих светлых глаз на лицах собравшихся. — Десантом с воздуха нам поручено занять жизненные центры Маньчжурии — Чанчунь и Мукден. Но десант будет несколько необычным — два самолета на город, — заметив среди офицеров движение, он поднял руку: — Учтено все. Во-первых, психологический фактор — нас не ждут. Второе: действовать, смотря по обстановке, но в любом случае спокойно и решительно. Третье — нас поддержит народ. Население к этому готово. Война идет уже шестые сутки. Сокрушительная война. Возьмите по двадцать автоматчиков, я дам переводчиков и... — он на долю секунды замялся, — и проводников, если можно так сказать. Проводников по городу. От вашей решимости зависит окончательный разгром врага и деморализация всех оставшихся частей. Мы должны взять в плен штаб Квантунской армии, состав бактериологических отрядов и белогвардейскую головку — Семенова, Родзаевского и прочих, тем самым ликвидировать пятую колонну на Дальнем Востоке. Вылет в час ноль-ноль из Цицикара. Остается ровно девять часов. Успеете сделать все, что нужно. Вот приказы. Один — подполковнику Харченко. Я с вами, — улыбнулся Пристучко. — Возьмете? Второй — подполковнику Сгибневу. В приказах все сказано ясно. Отбирайте солдат — секретно. Смелых, решительных. Итак, до встречи на аэродроме.
Карпов, оставшись наедине со Сгибневым, недоверчиво спросил:
— Это серьезно?
Сгибнев засмеялся:
— Война, Карпов, иногда принимает неожиданные формы.
— Но ведь там многочисленные гарнизоны.
— Дело серьезное, что и говорить.
Утром, когда над водами стлался туман и в убогих китайских селах еще крепко спали петухи, на аэродромах Чанчуня и Мукдена приземлились самолеты с яркими красными звездами на серебристых крыльях.
В Чаньчуне из самолета вышел, расправляя затекшие ноги, подполковник Харченко — высокий, ясноглазый. С ним прилетел генерал-майор Пристучко с офицерами отдела разведки штаба фронта. За ними высыпали автоматчики и быстро, беззвучно заменили охрану аэродрома. Японцы не успели опомниться, как бравый черноусый старшина собрал их, уже пленных, в караульное помещение, обрезал телефонные провода и сигнализацию и, строго погрозив кулаком, припер снаружи дверь колом. Подполковник Харченко с переводчицей и двумя автоматчиками вошел в кабинет коменданта аэродрома. Комендант спал на диване. Разбуженный автоматчиками, он долго протирал глаза, пытаясь понять происшедшее. Поняв, наконец, что это не сон, а явь, он потерял сознание. Тут же переводчица позвонила по телефону начальнику гарнизона барону Отодзо и приказала явиться на аэродром. Через полчаса к комендатуре подкатил роскошный автомобиль. Барон, недовольно хмурясь, вошел в кабинет и окаменел от изумления, увидев за столом советского подполковника.
— Даю пять минут на размышление, — бросил Харченко. — Или безоговорочная капитуляция, или... ну, скажите там... — кивнул он переводчице.
Барон Отодзо присел и как-то странно зашипел, глядя на часы.
— Он говорит: времени на размышление мало.
— Мне некогда, — Харченко встал. — Поехали в его штаб! — он кивнул на сгорбившегося барона. — Там скорее договоримся.
Барон побледнел и что-то быстро заговорил, приложив руку к сердцу.
— Он согласен.
— В штаб поехали! — повторил Харченко, уже не обращая внимания на Отодзо.
Черноусый старшина, усевшись за руль вместо шофера-японца, осматривал приборы и проверял тормоза.
Отодзо испуганно взглянул на старшину и, предупредительно раскрыв дверцу перед подполковником, пропустил его и переводчицу вперед, а сам забежал с другой стороны и осторожно сел рядом с шофером. Следом за шикарной машиной Отодзо двинулся потрепанный «Мерседес» коменданта аэродрома с шестью русскими солдатами и крытая полуторка, в которой находился генерал-майор Пристучко с офицерами и солдатами. Их было всего двенадцать человек.
Крытая полуторка, миновав разрушенное пятиэтажное здание с единственной уцелевшей стеной, остановилась около тускло освещенного подъезда двухэтажного особняка с двумя часовыми у двери. Из машины выскочили автоматчики — их оружие было направлено на часовых. Японцы остолбенели. Их, полуживых от ужаса — до фронта пятьсот километров! — втолкнули в машину и отобрали оружие.
Сонная тишина царила в полутемном вестибюле. Офицеры зажгли карманные фонарики. Пристучко шел впереди, смело, открывая двери, как будто всю жизнь прожил в этом доме. В спальне никого не оказалось. Постель стояла не смятая, но приготовленная ко сну. Генерал задумался. Где же обитатели? Неужели удрали? Офицеры остановились в столовой. Откуда-то явственно доносились сухие, короткие удары. Все прислушались.