Гибель гигантов
Шрифт:
Пока Фиц умывался, брился и переодевался в зеленую форму майора «Валлийских стрелков», его угнетали мрачные раздумья. Зная, что до вечера поесть он не сможет, он заказал себе в номер омлет и кофе.
Ровно в десять начался его рабочий день, и он выбросил из головы мысли о злобном Хервее.
Из английского штаба прибыл молодой неглупый шотландец, лейтенант Мюррей, он принес Фицу данные утренней воздушной разведки.
Фиц быстро перевел документ на французский и переписал своим четким наклонным почерком на листок голубой бумаги «Рица». Каждое утро английские самолеты облетали германские позиции и отмечали, в каком направлении перемещаются вражеские войска. А дело Фица было как можно скорее доставить эту информацию генералу Галлиени.
Когда Фиц проходил через вестибюль, его окликнул портье: Фицу звонили по телефону.
— Фиц, это ты? — услышал он знакомый голос. Искаженный и едва слышный, но, к его изумлению, это был голос его сестры Мод.
— Как тебе это удалось?! — спросил он. Звонить из Лондона в Париж могли только члены правительства и военные.
— Я звоню из военного министерства, из кабинета Джонни Ремарка.
— Я рад тебя слышать, — сказал Фиц. — Как ты?
— Все ужасно беспокоятся, — сказала она. — Сначала газеты печатали только хорошие новости. Но те, кто знает географию, видели, что после каждой победы доблестных французских войск немцы продвигались еще на полсотни миль вглубь Франции. А в воскресенье «Таймс» напечатала специальный выпуск. Ну разве не странно? Ежедневные газеты пишут сплошное вранье, а когда решают напечатать правду, приходится делать спецвыпуск.
Она пыталась быть остроумной и язвительной, но Фиц слышал в ее голосе страх.
— И что написано в спецвыпуске?
— Там сказано: армия в беспорядке отступает. Асквит в ярости. Теперь все ждут, что Париж вот-вот падет… — Она не сдержалась и всхлипнула. — Фиц, что с тобой будет?
Соврать он не мог.
— Не знаю. Правительство переехало в Бордо. Сэра Джона Френча отчитали, но он по-прежнему здесь.
— Сэр Джон пожаловался в военное министерство, что Китченер приехал в Париж в форме фельдмаршала, а это нарушение этикета, потому что раз он министр, то, следовательно, лицо гражданское.
— Господи боже! В такое время он думает об этикете! Почему его не сняли?
— Джонни говорит — это бы выглядело признанием нашего поражения.
— А как будет выглядеть, если Париж займут немцы?
— Ах, Фиц! — Мод разрыдалась. — А как же ребенок, твое дитя, которое должно скоро появиться на свет?
— Как там Би? — спросил Фиц виновато, вспомнив, где провел ночь.
Мод шмыгнула носом и вздохнула, успокаиваясь.
— Би выглядит прекрасно. У нее уже нет этих мучительных приступов утренней тошноты.
— Скажи, что я по ней скучаю.
В телефоне затрещало, и на несколько секунд в их разговор ворвался другой голос. Это значило, что их могут разъединить в любую секунду. Потом снова заговорила Мод.
— Фиц, когда это кончится? — печально спросила она.
— В ближайшие несколько дней, — ответил он. — Так или иначе.
— Пожалуйста, будь осторожен!
Разговор прервался.
Фиц положил трубку, дал портье чаевые и вышел на Вандомскую площадь.
Он сел в автомобиль. Разговор с Мод расстроил его. Фиц был готов умереть за свою страну и надеялся, что сможет встретить смерть мужественно, но ему хотелось взглянуть на свое дитя. Он никогда еще не был отцом — и хотел увидеть своего ребенка, хотел наблюдать, как он учится и растет, помогать ему взрослеть… И ему была непереносима мысль, что его ребенок может вырасти без отца.
Он переехал через Сену к комплексу армейских зданий, который называли Дом инвалидов. Галлиени расположил свой штаб в ближайшей школе — лицее Виктора Дюруи, скрытом за деревьями. Вход бдительно охраняли часовые в ярко-синих мундирах, красных брюках и красных кепи — насколько лучше они смотрелись, чем англичане в своей грязно-зеленой форме! Французы еще не поняли, что теперь, когда появились точные современные винтовки, солдату нужно сливаться с пейзажем.
Часовые хорошо знали Фица, и он беспрепятственно вошел в здание. Когда-то здесь была школа для девочек — на стенах висели нарисованные цветы и зверушки, на классных досках, убранных в угол, еще виднелись спряжения французских глаголов. Винтовки часовых и сапоги офицеров, казалось, оскорбляли память утраченного изящества.
Фиц направился прямиком к бывшей учительской. Едва войдя, почувствовал атмосферу всеобщего волнения. На стене висела большая карта центральной Франции, на которой булавками было отмечено расположение армий. Галлиени был высок, худ и держался очень прямо, несмотря на рак простаты, из-за которого в феврале ему пришлось оставить службу. Теперь он вновь был в форме и, воинственно поблескивая пенсне, разглядывал карту.
Фиц отдал честь, потом, по французскому обычаю, пожал руку своему коллеге с французской стороны майору Дюпюи и шепотом спросил, что происходит.
— Гадаем о намерениях фон Клука, — сказал Дюпюи.
У Галлиени была эскадрилья из девяти старых самолетов, с помощью которых он следил за вражеской армией. Ближайшей к Парижу сейчас была Первая армия под командованием генерала фон Клука.
— Из чего вы исходите? — спросил Фиц.
— У нас две сводки, — Дюпюи указал на карту. — Наша военная разведка сообщает, что фон Клук направляется на юго-восток, к реке Марне.
Это подтверждало данные английской разведки. Таким образом, Первая армия должна была пройти на восток мимо Парижа. А поскольку фон Клук командовал правым крылом, это означало, что вся их армия пройдет мимо города. Неужели Париж спасется?
— И еще у нас есть данные конной разведки, которые тоже это подтверждают, — продолжал Дюпюи.
Фиц задумчиво кивнул.
— Немецкая стратегия предполагает сначала разбить неприятельскую армию, а уже потом захватывать города.