Гибель гигантов
Шрифт:
Скоро после наступления темноты Фиц, к своему удивлению, услышал беспорядочную пальбу из винтовок. Солдаты увидели вдали огни и решили, что немцы под покровом ночи пошли в наступление. Огни оказались разноцветными фонариками, которыми немцы украшали бруствер.
Мюррей рассказал Фицу об индийских войсках, защищавших следующий сектор. «Они, бедняги, приехали в летней форме, потому что кто-то сказал им, что война кончится раньше, чем похолодает, — сказал он. — Но знаете что, Фиц? Эти цветные солдаты очень изобретательны. Помните, мы просили военное министерство дать нам окопные минометы, такие, как у немцев, что забрасывают гранаты далеко за бруствер? Так эти индийцы сделали минометы сами, из кусков чугунной трубы. Выглядит как полная дребедень, но ведь работает!»
Утром все было в инее, земля под ногами стала твердой. С первыми лучами солнца Фиц и Мюррей раздали подарки. Солдаты сгрудились у походных печурок, пытаясь согреться. Правда, они утверждали, что рады холоду: лучше мороз, чем грязь, особенно тем, у кого от сырости болели ноги. Фиц заметил, что некоторые солдаты между собой переговаривались на валлийском, хотя к офицерам обращались всегда по-английски.
Немецкие окопы, находившиеся метрах в четырехстах, было не видно из-за утренней дымки такого же цвета, как немецкая форма — бледно-серебристо-голубого, его называли «серый полевой». Фиц услышал вдали звуки музыки: немцы пели рождественские песни. У Фица не было слуха, но некоторые мелодии показались ему знакомыми.
Он вернулся в блиндаж, позавтракал с другими офицерами. Завтрак был безвкусный: консервированная ветчина с черствым хлебом. Потом он вышел наружу покурить. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким несчастным. Он представил себе, какой завтрак в эту самую минуту подают в Ти-Гуине: копченую рыбу, горячие сосиски, свежие яйца, почки ягненка, запеченные с грибами, тосты с маслом и ароматный кофе со сливками. Ему так хотелось надеть чистое белье, до хруста выглаженную сорочку, костюм из мягкой шерсти. Ему хотелось сидеть у пылающего камина и ничего не делать. Разве что полистать глупый, но смешной журнал «Панч».
Из блиндажа вышел Мюррей и сказал:
— Вас просят к телефону. Звонят из штаба.
Фиц удивился. Найти его здесь было нелегко, но кто-то постарался. Он понадеялся, что ему звонят не по поводу ссоры, произошедшей между французами и англичанами, пока он тут развозит подарки. С озабоченным видом он нырнул в блиндаж и взял трубку полевого телефона.
— Фицгерберт!
— Доброе утро, майор, — услышал он незнакомый голос. — Это капитан Дэвис. Вы меня не знаете, меня попросили позвонить вам и передать известие из дома.
Из дома? Только бы ничего плохого не случилось, подумал Фиц.
— Вы очень любезны, капитан, — сказал он. — Какое известие?
— Ваша жена родила здорового крепкого мальчика. И мать и ребенок чувствуют себя хорошо!
— Что?! — Фиц опустился на ящик. Ребенок должен был родиться позже… через неделю или две. У детей, родившихся до срока, слабое здоровье… Но он вроде чувствует себя хорошо. И Би тоже.
У Фица теперь сын, наследник.
— Майор, вы слышите меня? — звучал в трубке голос капитана Дэвиса.
— Да-да, — ответил Фиц. — Просто это так неожиданно…
— Так как сейчас Рождество, мы решили, что эта новость вас поддержит…
— Ну конечно, еще бы!
— Позвольте мне первым поздравить вас.
— Благодарю, — сказал Фицгерберт. — От всей души благодарю! — Но капитан Дэвис уже повесил трубку.
Тут Фиц заметил, что остальные офицеры в блиндаже молча смотрят на него. Наконец один спросил:
— Известие хорошее или плохое?
— Хорошее! — сказал Фиц. — Просто замечательное! Я стал отцом.
Все начали пожимать ему руки, а Мюррей, несмотря на утренний час, достал бутылку виски, и все выпили за здоровье младенца.
— Как его будут звать? — спросил Мюррей.
— Пока я жив, виконт Эйбрауэн, — сказал Фиц, и лишь потом понял, что Мюррей спрашивал про имя, а не про титул. — Джордж — в честь моего отца, и Уильям — в честь деда. А отца Би звали Петр Николаевич, так что, возможно, мы добавим и эти имена.
Мюррея, казалось, это позабавило.
— Джордж Уильям Питер Николас Фицгерберт, виконт Эйбрауэн! — произнес он. — С таким количеством имен жить можно!
— Особенно если весишь пока всего фунтов семь, — довольно кивнул Фиц.
Он весь сиял от радости и гордости.
— Схожу-ка я на передовую, — сказал он, когда они допили виски. — Отнесу ребятам сигар.
Фиц вышел из блиндажа и пошел по ходу сообщения к передовой. Он был на седьмом небе от счастья. Стрельбы не было, воздух был морозный и чистый (везде, кроме отхожего места, мимо которого Фиц прошел быстро). Но он вдруг поймал себя на том, что думает не о Би, а об Этель. Интересно, а она родила? Хорошо ли ей в том домике, который она выторговала у Фица? Тогда его ошарашил напор, с каким она торговалась, но он помнил, что это его ребенка она носит под сердцем. И надеялся, что у нее роды пройдут так же хорошо, как у Би.
Но все эти мысли вылетели у него их головы, когда он подошел к окопам для стрельбы. Завернув за угол, он остановился как вкопанный.
В окопе никого не было. Он прошел по окопу в одну ячейку, потом в другую — и никого не увидел. Как в сказке про призраков или корабль без матросов, плавающий сам по себе.
Этому должно быть объяснение. Может, было наступление, о котором Фицу не сказали?
Ему пришло в голову выглянуть из окопа.
Но беспечно высовываться нельзя. Многие гибли на фронте в первый же день лишь потому, что решили на секундочку выглянуть.
Фиц взял лопатку с короткой ручкой — ими рыли окопы — и медленно начал поднимать ее штык. Потом медленно поднял голову, прячась за лопаткой, и осторожно выглянул в узкий просвет между лопаткой и бруствером.
То, что он увидел, его потрясло.
Солдаты, свои и германские, вышли на изрытую воронками ничейную полосу. Они стояли группами и разговаривали.
Фиц не верил своим глазам. На ничейной полосе стояли сотни солдат, и справа и слева, насколько хватало глаз, англичане и немцы.