«Гибель Главного Города» и другие фантастические произведения
Шрифт:
В Главном Городе потухло электричество. Тьма и мятеж превратили его в чёрный клокочущий хаос.
Смятение перебросилось и в Верхний Город.
Сотни тысяч пуль и снарядов посыпались сверху. Стреляли во тьму из всей щелей, из всех пробоин. Но новые взрывы взметали на воздух дома и улицы вместе со стреляющими.
Огонь, удушливый дым, тучи пыли, стекло, расплавленный металл и тела людей, тысячи тел кружились в вихревом и безумном столпотворении.
На площади, при свете факелов, под треск выстрелов и грохот обвалов,
– Граждане! Бедные, обезумевшие граждане! Остановитесь! Остановитесь, пока не поздно! Вас ждёт смерть! Тому ли я учил вас столько лет?! На что вы променяли дух мудрой надежды?! На тёмный и слепой бунт?! Остановитесь! Остановитесь, несчастные! Пожалейте себя и наш великий Главный Город! Остановитесь, пока не поздно!
Бедняга! Он был убит камнями, а его министерство взорвано вместе со зданиями Верхнего Города.
«Ассоциация Действенной Философии» пыталась что-то проповедовать при помощи машин своих, но они были отброшены столбом огня, а председатель, совсем уже старый и ветхий, еле успел спастись на одноместном аэроплане.
– Дураки, – кричал он, одиноко качаясь в голубом безоблачном небе. – Вам никогда не победить! Мир держится на разумном насилии, а не на диком самонадеянном бунте! Слепые восставшие черви! Презренные оптимистические телята! На что вы надеетесь!
Он задыхался на вольном воздухе, точно в петле, плевал вниз, где рушились дома и клокотал огонь, и умер от страха, злобы и горя.
Машина долго носила по воздуху его сморщенный и лёгкий труп.
Тысячи других аэропланов вылетали из Верхнего Города. На них спасались дети и женщины. Плач и крики наполняли воздух.
А внизу всё чаще и чаще грохотали обвалы и взрывы. Яркий свет проникал в Главный Город. На многих улицах уже видно было небо.
– Да здравствует солнце! – кричали в радостном исступлении тысячи угоревших людей. – Да здравствует небо! Ура-а-а…
В ответ сыпались снаряды, с могильным шипением лился горячий цемент, сыпался удушливый, всё проедающий, смертоносный порошок.
Люди гибли без числа, а живые отвечали новыми оглушительными взрывами, пожарами и метким огнём обречённых.
На каждой улице происходил бой. Бились в квартирах, на крышах, под развалинами и под открытым небом.
– Взрывайте мосты! – кричали отовсюду. – Взрывайте Верхний Город! Жгите! Побольше взрывайте и жгите!
– Граждане! Граждане! Бегите из района рынков! Зовите всех! Сейчас обрушится вокзал Верхнего Города! Спасайтесь, граждане!
– Урра-а-а! Урра-а-а!
Вскоре вокзал обрушился. Страшный грохот не мог заглушить радостных воплей людей. Длинные цепи вагонов с оглушительным треском падали вместе с обломками зданий, вместе с мостами, перронами и рельсами.
Огневой вихрь, смерч из огня, железа и камней взвился к небу.
– Урра-а-а-а!
Большие отряды восставших взобрались по развалинам в Верхний Город. Он был наполовину пуст. Тысячи аэропланов спасали жителей. Им вдогонку посылались проклятья, огонь и пули.
Войска рассеялись. Все казармы были взорваны. Всюду бушевал огонь, качались и падали здания.
– Довольно! – кричали снизу. – Довольно! Мы гибнем. Остановитесь! Довольно!
Целые улицы заживо погребённых, с трудом пробиваясь сквозь горы развалин, умоляли о пощаде.
Но новые обвалы вновь хоронили их, убивали, сметали с лица земли.
Весь день и всю ночь шло великое разрушение, а к утру одинокие и усталые взрывы довершили гибель Главного Города.
Так просто и стихийно погиб он. Сложны и многообразны пути гнёта – нет предела в них человеческой фантазии – а путь к свободе прост, но горек. Верхнего Города не стало.
Было одно только море тлеющих и горящих развалин, чудовищные груды домов, дворцов, площадей, мостов и улиц, а среди искривлённого хаоса железа, камней и дерева – редкие толпы чёрных, оборванных и окровавленных людей.
Многие из них были ранены, многие умирали, многие плясали, потеряв рассудок, но и раненые, и умирающие, и безумные радостно и громко пели песни в честь яркого восходящего и ослепительно-равнодушного солнца.
Дом доктора Катапульты
Глава первая
Когда Курца вызывали по телефону и сообщали, что барин, Алексей Иванович, хочет его видеть, Курц щурил свои зелёные узкие пройдошливые глаза и бормотал не без удовольствия:
– Опять, должно быть, вляпался в какую-нибудь историю.
Лет пять тому назад Курц служил у Алексея Ивановича в качестве обыкновенного лакея. Как лакей, он никуда не годился, и его прогнали.
Но зато его ум, изворотливость и особое умение находить выход из самых запутанных и печальных положений часто заставляли молодого легкомысленного богача вспоминать прогнанного лакея и звать его специально для совета, разумеется, за хорошее вознаграждение.
А в запутанные и нелепые положения молодой богач попадал часто и бывал в таких случаях совершенно одинок и беспомощен.
Он бродил по своему роскошному кабинету, лежал на турецком диване, тёр ладонью лоб, но, в конце концов, приказывал звонить Курцу.
Курц незамедлительно приходил – чистенький, розовый, аккуратный. Алексей Иванович рассказывал в чём дело, а Курц, помигав узкими своими глазами, давал совет, и всегда дельный и подходящий.
«Что сегодня у него за история, однако, – думал Курц, – опять, должно быть, какая-нибудь дурацкая дуэль!»
И Курц, хитро подмигнув самому себе, пробормотал: