Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений
Шрифт:
— Я знаю, — притворно и самоуверенно начал было Дожа, — вам, столичным жителям, кажется, что здешние порядки — что-то особенное. Горько ошибаетесь! Правда, у здешних женщин есть свежесть, но нет — шика… нет, как бы это сказать, нет искусства к красоте, к художеству.
Мгновенно Брег оживился, у него заблестели глаза и изменился голос:
— Да, конечно… Но все это надоедает в конце концов… У наших петрогражданок нет фигуры: худые, тощие, как какой-то комок нервов; а здесь — дело другое: свежесть, спокойствие, выдержанность….
— Это-то
— Да, самое главное ведь у женщин — фигура, грудь! Женщина с плохо развитой фигурой для художника не существует! — заключил Брег, закатывая глаза, подернувшиеся беловатым налетом от пьянства.
— У всякого свой Бог!.. Для меня, как любителя-художника, в женщине самое важное — спина, изгиб… Особенно у некоторых молодых женщин, которых я наблюдал на Кавказе, — улыбаясь, проговорил Дожа и, закрыв глаза, отдался воспоминаниям.
— Зачем нам так далеко ходить, — возразил Брег, — возьмем, к примеру, ну хотя бы Людмилу Рихардовну, мадам Казбегорову-Цепу, у которой были мы сегодня днем, — рижанка, а отвечает всем статьям закона красоты: головка маленькая с густыми, длинными, светлыми волосами, разделенными пробором посередине и заложенными сзади, носик и ушки — одни игрушки, созданные как бы по заказу, глаза — большие, голубые, как два чистые неба, с черными ресницами и бровями, лицо — полненькое, овалообразное, с маленьким ротиком и улыбающимися губками, грудь — полная и высокая, шея и плечи — круглые, руки и ноги — тонкие и упруго-мягкие, а сама фигура ее — не поддается описанию, вся красота природы, античная! Вот это-то женщина!..
— Что нам и говорить о таких высоких особах! — поспешил Дожа и язвительно улыбнулся.
— Да-а-а! — протянул Брег. — Правда, она большая аристократка и с математической точностью определяет свои жизненные шаги. Ее муж, Казбегоров, тоже солидный красивый мужчина, молодой и богатый аристократ с Северного Кавказа, по образованию филолог или доктор психологии, что-то вроде этого, и Генерального штаба полковник. Эти-то два «великана» и стоят теперь у нас перед глазами, если не столкнет их судьба с дороги нашей… — заключил Брег, подразумевая под супругами Казбегоровыми-Цепа всю российскую интеллигенцию, не согласную с идеями, проводимыми Центральным нелегальным советом крайне левых немногих рабочих и солдатских депутатов.
— Не судьба, товарищ, а наша власть, диктатура-то может сделать!.. — возразил ему Дожа, а затем, как бы от переутомления, вздохнул и начал вновь говорить почти спящим, пьяным голосом: — Казбегорова я знаю! Был у него на вилле «Казбегор» в Каловском ауле. Жену его, Нину, тоже знаю, но она уже, братище, наш товарищ, и сестры ее такие: Луша и Маруся, обе помещицы большие, с законченным образованием и, по слухам, вышли замуж за наших же «товарищей» прапорщиков: Лысько и Супротина, депутатов в Совете нашем от войск и комитетов Северного Кавказа…
Рассказ Дожи прервали вновь появившиеся в ресторане большой толпой солдаты, приехавшие с фронта,
— Уже 5 часов утра, вези меня и Соню к себе на квартиру, спать, пока выселишь из комнаты гостиницы мадам Казбегорову-Цепу. — Сказав последнее, Брег и его спутники поднялись пьяные и вышли на подъезд, где Дожу ожидали служебный автомобиль и дежурный полицейский.
— Так в добрый час, товарищи, пойдемте; у меня ведь квартира из пяти комнат, хорошо обставлена, а живу один; жена в Витебске… — пояснил Дожа свою жизнь и обстановку, усаживая гостей в автомобиль.
Шум автомобиля и звук его рожка окончательно растревожили Людмилу Рихардовну. Она не спала и ожидала, пока все стихнет под окнами ее квартиры. Но стук в двери скоро заставил ее быстро подняться с кровати и зажечь огонь.
— Кто там? — испуганно произнесла она.
— Я, Филипп! — послышался знакомый ей голос, и она, набросив на плечи шаль, бросилась отворять дверь.
Филипп медленно, застенчиво вошел в комнату и, приветствуя поднятием руки под козырек, вкратце рассказал о возложенном на него поручении и передал письмо от полковника Казбегорова. Людмила Рихардовна немедленно вскрыла конверт и начала читать, а затем улыбнулась и обратилась к денщику.
— Ну, спасибо вам, Филипп… Присядьте и немного закусите, а затем и засните на тахте за ширмой… Я спать не буду больше… Днем справимся в городе по делам, а вечером и выедем, с расчетом — завтра утром быть на месте, в штабе… — ласково пояснила она и, положив на стол разных холодных закусок и налив чайный стакан вина, почти что силой усадила застенчивого денщика Филиппа, а сама уселась на диване и принялась за рукоделие, подумав:
«Таких людей, как наш добрый и честный Филипп, теперь, пожалуй и не найдешь или очень мало…»
V
Рано утром 14 сентября, когда взошедшее солнце светило еще низко, по шоссейной дороге со станции Эрики в имение Шпаренгоф шла пешком Людмила Рихардовна в сопровождении солдата-гусара Филиппа Кабура. Расстояние короткое, всего лишь около трех километров, и пройтись пешком она считала за лучшую прогулку в деревне, в особенности после политических передряг в маленьком провинциальном городке с острой, разлагающей атмосферой.
— Сегодня должен быть хороший день впервые, как мы оставили Ригу, — неожиданно заговорил денщик Филипп тоном знатока, умеющего определять погоду по восходу солнца.
— Дай Бог, — тихо ответила Людмила Рихардовна и ускорила шаг движения.
Под солнцем на полях блестела и искрилась огоньками на траве роса, а в тени она казалась еще седой от инея. Им навстречу по дороге плелись в одиночку и группами военные двуколки войсковых обозов на станцию за продовольствием. И судя по лошадям и по мокрым серым шинелям ездовых-солдат, они были под дождем недавно где-то.