Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений
Шрифт:
— Кажется, товарищ Дожа уже освободился. У нас теперь много гостей, и он очень занят. Обождите! Я переговорю с ним теперь же… — И она, шурша платьем, быстро ушла в комнаты, откуда все еще неслись говор и крик веселящейся публики. Но скоро заиграла музыка и послышались шум и стуки пляшущих, в которых утонуло все остальное, и только изредка визг женских голосов резко прорезывал общую «окрашенную» симфонию.
Через некоторое время Маша вновь появилась на кухне; улыбаясь и держа руки сзади, она тихо сообщила:
— Ну, дорогая, все будет зависать от доклада товарища Опалы и заключения товарища Брега,
Людмила Рихардовна вернулась домой только около 12 часов ночи. Усталая и разбитая, она и одним словом не обвинила «тех людей», которые пируют и веселятся в такое для нее и для многих других тяжелое время; а молча взяла Библию, присела к столу и случайно открыла ее:
«Разделили ризы Мои между собою, и об одежде Моей бросали жребий…» — прочла она и остановилась. В это время в передней послышался шорох, и скоро в комнату вошел брат ее Авдуш.
— Все в порядке, — устало протянул он, достал из кармана нужную сумму денег и передал сестре.
— Авдуш! Завтра рано утром идем в «чрезвычайку», чтобы до заседания еще переговорить с Опалом!.. — Тихо и с печальной ноткой в голосе, как бы в ответ, проговорила Людмила Рихардовна и рассказала брату о своем посещении Маши, на квартире Дожи.
— Хорошо, — монотонно ответил Авдуш; но быстро подойдя к сестре, он все же горячо поцеловал ее в головку и вновь тихо проговорил: — Мужайся, сестрица! Такое время, только наша сила воли и провидение могут спасти Давида Ильича и нас…
Людмила Рихардовна на этот раз не удержалась, нервно прослезилась и, быстро поднявшись на ноги, тяжело вздохнула и схватила брата за руки: — Помоги мне, Авдуш! Я бессильна… Спаси его и меня! — тихо вскрикнула она и вся задрожала.
Авдуш поспешил успокоить ее; приласкав сестру, он в конце концов решил немного поспать, где и как-нибудь, одетым, уменьшив лишь свет лампы. Было уже около двух часов ночи.
Чуть стало на дворе светать, Людмила Рихардовна и Авдуш уже сидели у себя в комнате за столом и завтракали, готовясь к выходу в город в «чеку», освобождать Давида Ильича, а до того пройтись пешком и освежиться.
В канцелярии «чеки» в 9 часов утра они застали много уже собравшихся посетителей: изнуренных, измученных и голодом и холодом, а быть может и бессонными ночами, «свободных граждан» из местных горожан и приехавших из провинции крестьян, вероятно, по своей душевной простоте, искать правды у чекистов… И через головы толпы в другой зале Авдуш заметил также и собравшихся на заседание «Главных вершителей судеб губернии» и стоявшего там же полковника Казбегорова под охраной двух вооруженных красногвардейцев.
— Началось! — прошептал он сестре на ухо. Она горячо перекрестилась и, незаметно для других, поцеловала свой крестик на груди, держа крепко в левой руке сверток с драгоценностями и деньгами — выкупную плату за мужа.
Через некоторое, короткое время, неожиданно в дверях, ведущих в канцелярию, показался «товарищ» Опал, а за ним сзади
— Дело в шляпе! Казбегоров свободен! — сказав уверенно, «чекист» Опал замолчал, как бы ожидая чего-то. Людмила Рихардовна также молчала; не торопясь, она передала ему сверток, предварительно вынув из него две пятисотки, полученные им еще вчера вечером, как задаток. Опал внимательно проверил содержимое свертка, вздрогнул плечами, улыбнулся, а затем вновь пересмотрел ценности, пощупал камушки, повертел их на солнечном свете, все как чистый специалист-ювелир, еще раз улыбнулся, и сверток целиком спрятал себе в карман.
— Немного маловато, ну ничего! — протянул Опал. — Сию минуту будет свободен, — и игриво вышел первым.
За ним медленно последовали Людмила Рихардовна и Авдуш, и оба остановились у выходных дверей. Давид Ильич в то время подписывал какую-то бумагу, подсунутую ему Опалом, «О неимении к нам никаких претензий», — шепнул ему услужливый чекист; но Давид Ильич больше не слушал его, повернулся и медленно направился также к выходным дверям, сильно хромая больными ногами.
Опал и в последний раз не упустил случая доказать свою «воспитанность чекиста»: быстро подбежал к уходившим, крепко пожал всем руки, открыл дверь и низко поклонился.
Только в передней Людмила Рихардовна и Авдуш поцеловались с Давидом Ильичем, который тихо, по-французски, сказал им:
— Подробности после… Они всем известны, но никто не хочет взяться за лечение и уничтожение этой «красной болезни», пагубной для всего мира… «Красные народы» превратились в эгоистов, грабят и разоряют чужое, мечтая построить свое царство на фундаменте из песка…
— Сегодня же вечером, господа, нам нужно ехать дальше, ближе к югу, — как бы в ответ проговорил и Авдуш по-немецки.
— Да, да! Вполне правильно, Авдуш! Матери родной у нас ведь нет теперь, а мачеха может и погубить. Едемте ж скорей домой, обед и укладка, — по-английски сказала решительно Людмила Рихардовна, и они вышли на улицу, поддерживая под руки больного Давида Ильича и по тактическим соображениям разговаривая на разных европейских языках, которыми владели все трое в совершенстве.
XIII
24 февраля вечером отец Цепа был на дежурстве и еще днем, так сказать, заранее, приметил вагон-теплушку, стоявшую на запасных путях станции Витебск, вполне пригодную и весьма удобную для передвижения его «детей», решившихся броситься в путь на поиск сносной и терпимой жизни. Начинало уже темнеть. Солнечный день конца зимы под вечер заменила внезапно наступившая холодная погода со снежной метелью в ночь. Наши герои незаметно для соседей оставили свою квартиру и быстро переехали на станцию, заняв намеченный вагон. В вагоне было тепло и уютно, а до отхода поезда оставалось еще довольно много времени; и они решили отдохнуть и заснуть после пережитых предательских невзгод, предупредив отца не забыть же прицепить и их вагон к первому отходящему поезду на Орел.