Гибель «Кречета»
Шрифт:
Эту взлётную полосу журналисты прозвали «дорогой героев». Здесь брали старт Чкалов, Байдуков и Беляков, Громов, Юмашев и Данилин на АНТ-25, Осипенко, Гризодубова и Раскова на самолёте «Родина», Коккинаки на воздушном корабле, носившем гордое имя «Москва». А сейчас отсюда отправляется в дальний перелёт «Кречет».
Соколова и его спутников провожали Нарком авиационной промышленности, конструктор Киреев, директор завода, на котором строился «Кречет», инженеры. Приехали на проводы товарища и многие знаменитые лётчики.
Трещали киносъёмочные камеры, щёлкали затворы фотоаппаратов.
– Обнимитесь
Пора было лететь. Ведущий инженер сорвал пломбу с входного люка и пригласил экипаж в самолёт. Ещё одна, последняя беглая проверка оборудования и механизмов. Взревели и разом смолкли моторы. Всё в полном порядке.
Участники перелёта выстроились у самолёта. Генерал Антонов пожелал им успеха.
Взвились ракеты. Соколов дал полный газ.
«Очень велик груз, оторвётся ли «Кречет» от земли? – беспокойно подумал он. – Этот взлёт, пожалуй, самый сложный, самый трудный за всю жизнь».
С каждым мгновением самолёт набирал скорость. Точно уловив нужный момент, Соколов оторвал тяжело гружённую машину от земли.
Аккуратист Гришин делал в это время в бортовом журнале первую запись:
«Время взлёта 3 ч. 45 м. по московскому времени. 17 июня 1940 года».
Оглушительный рёв моторов заполнил окрестности аэродрома и донёсся до тихого домика в старом парке. На крылечке теремка стояла Полина Степановна и с волнением вслушивалась в мощные раскатистые звуки, наполнившие свежий утренний воздух.
Курс на восток
Едва колёса «Кречета» успели оторваться от взлётной дорожки, как в штабе на световом табло появилась надпись:
«Внимание! Перелёт начался!»
В одной из комнат в здании Центрального телеграфа на улице Горького, где разместился штаб перелёта, дежурные начали следить за маршрутом краснокрылой птицы. Маршрут этот был нанесён тёмной линией на огромную карту: Москва, Северный полюс, Берингов пролив, Петропавловск-на-Камчатке, Сахалин, Хабаровск; дальше – Китайская и Монгольская границы. Таджикистан, пограничная линия с Афганистаном: затем – через Каспийское море, Чёрное море, вдоль рубежей Румынии, Польши; затем – ещё одно море, Балтийское, Ленинград, а потом столица Родины.
Велик наш Советский Союз! Чтобы обогнуть его государственные границы с максимально возможной в то время скоростью – шестьсот километров в час, – нужно было почти двое суток. Сорок восемь часов в штабе будут дежурить крупные авиаспециалисты. Как и во время предыдущих дальних перелётов советских лётчиков, днём и ночью будут звонить корреспонденты газет и радио, родственники и просто доброжелатели. Каждые полчаса председатель комиссии будет сообщать сведения правительству.
Над картой светился циферблат хронометра, разделённый на двадцать четыре часа. Когда стрелки показывали «пять ноль-ноль», на карте зажёгся отрезок маршрута. Из радиоузла сообщили о только что принятой радиограмме: «Борт СК. Находимся районе Калинина. Высота 4000 метров; полёт протекает нормально. Соколов».
Один из членов комиссии включил ток, осветил пройденный путь.
Крохотной частичкой извивающейся на карте тёмной ленты казался этот светящийся отрезок. Каким бесконечно длинным по сравнению с пройденным было расстояние, которое предстояло преодолеть!
За первые двадцать пять минут полёта «Кречет» прошёл полтораста километров. Путевая скорость около четырёхсот километров в час. Совсем не плохо для самолёта, который идёт с набором высоты! Когда она достигла пяти тысяч, командир корабля коротко приказал: «Надеть кислородные маски». Морозов тотчас же включил первую ступень турбокомпрессоров для обеспечения нормальной работы моторов.
Температура в отапливаемой пилотской кабине держалась в среднем на уровне 12-15 градусов. В лёгких замшевых рубашках лётчикам было удобно и нежарко.
Следя, чтобы режим полёта точно соответствовал графику, воздушный корабль на первом этапе пути вёл сам командир.
С высоты земля выглядела причудливой мозаикой в синевато-зелёных и жёлтых тонах. Освещённые утренним солнцем, проплывали внизу сёла, поля, леса. Самолёт подходил к Мурманску, когда из радиорубки вышел Рахимов. Он опустился на лёгкий складной стул, постучал согнутым пальцем по столу и, приподняв кислородную маску, шутливо потребовал:
– Человек, бутылку пива!
Морозов усмехнулся, достал из шкафчика термос с горячим чаем, налил кружку и подал его Юсупу:
– Пожалте, гражданин хороший «жигулёвское», со льда!
Рахимов, ловко левой рукой приподнимая маску, делал один-два глотка и успевал ещё выпалить тираду:
– Ты знаешь, дядя Костя, какая сейчас погода в Мурманске? Ветер десять баллов, видимости никакой. А здесь солнце светит вовсю. Скучно идти на большой высоте на пороге стратосферы. Никакого тебе беспокойства. Летишь спокойно, не болтает. То ли дело на малой высоте в плохую погоду! Идёшь бреющим, всё мелькает, того и гляди за колокольню заденешь или фабричную трубу свалишь. Интересно! А тут никакого риска: включи автопилот, покуривай да скучай.
– Это ты брось, – возразил Морозов, привычно управляясь с маской, – риск везде есть. Сам говоришь, в Мурманске шторм. Представляю, как море сейчас кипит, волны небось с трёхэтажный дом. Остановись моторы, ну и прощай белый свет. В шторм и клипербот не поможет.
– С такими мыслями, как у тебя, трудно.
– Это почему же?
– В технике сомневаешься.
– Если бы я не верил в технику и в лётчиков, то не летал бы вот уже двадцать пять лет да и с тобой сейчас бы не разговаривал. Может, тебе яичницу сделать?
– Спасибо. Я, пожалуй, сосну малость, а вы, товарищ проводник, в случае, если будет станция с буфетом, разбудите меня...
Рахимов повалился на койку. Лежать в резиновой маске можно было лишь на спине, лицом вверх.
На щите замигала оранжевая лампочка.
– Гришина вызывает командир. – Морозов включился в сеть.
Послышался голос Соколова:
– Александр Павлович, запиши радиограмму для Москвы: «Борт СК. Идём над Баренцевым морем. Внизу сплошная облачность. Путевая скорость шестьсот километров. Курс держим на маяк Рудольфа. Через три часа будем над Северным полюсом. Моторы работают отлично. Привет. Соколов».