Гибель постороннего
Шрифт:
И вот с перрона повалила толпа. Она двигалась клином сквозь узкую калитку в железном заборе; с каждой минутой на площади становилось все больше людей в студенческой форме. Они строились по шестеро в ряд. Перед строем выдвинулся высокий парень. Над головами поползло передаваемое из рук в руки знамя. Парень развернул и поднял его. Аккордеон заиграл старинный военный марш "Прощание славянки", и строй, качнувшись, двинулся вперед.
Акимов почему-то заволновался. Он глядел с грузовика, как беловолосый командир прибывшего отряда Ширяев командует "Смирно!", как отряд выравнивается и
За его спиной Стороженко вдруг отстранился, кого-то отодвинул, и рядом с микрофоном встал Краснов. Он был в форменной куртке с засученными рукавами.
– Роберт!
– закричал кто-то снизу.
– Давай, Роберт!
Краснов легко отталкивал плечом Акимова.
– Д-давай, Роберт, - вымолвил Стороженко.
Краснов посмотрел на отряд, нахмурив широкие брови, потом коротко повел рукой, негромко сказав:
– Вы меня знаете. Я ехал с вами. Не стану расписывать, какие вы хорошие да способные. Вы и не хорошие, и не такие уж примерные. Вы трудяги, и закончим на этом... Акимов сообщил, что лето нынче трудное? А когда оно было легкое?
Краснов замолчал, на его широком лице выражение силы, которое выказывало его уверенность в том, что его будут слушать и услышат, как бы тихо он ни говорил. Потрескивали динамики.
Акимов подумал о том, что через несколько минут Краснов протянет ему руку и скажет о товарищеском сотрудничестве. Он вспомнил свое первое столкновение с Робертом. Тогда Краснов работал командиром линейного отряда. Он взял с собой студентов, имевших строительные специальности, и за световой день каждый в его отряде укладывал по три кубометра кирпичной кладки. Это ровно в три раза превосходило норму. В других отрядах не делали и половины, но Акимову, который вел производственную программу всего района, было видно, что отряд Краснова мало походит на студенческий. Люди были неопрятны, небриты, в лагере слышались одни и те же разговоры о деньгах. Акимов вызвал Краснова на заседание районного штаба и предложил расформировать отряд. Его не поддержали. "Я строю лучше всех, - засмеялся тогда Краснов.
– Чего еще надо?" И Акимов не смог доказать того, что чувствовал.
Краснов продолжал говорить в микрофон:
– Студенческие строительные держатся на сильных характерах. Мы не жеманные барышни, не бодрячки. Недаром все местные тресты просили прислать наши отряды. И мы - здесь!
Он повернулся к мужчинам в темных костюмах и белых рубахах с галстуками. Те приветливо улыбнулись ему.
– Попробуйте не обеспечить фронт работ!
– с шутливой строгостью пригрозил Краснов.
– Ответите перед ними!
Строй одобрительно загудел.
Представители трестов снова приветливо улыбнулись Они-то понимали, что на митинге серьезные дела не делаются, но если этому рослому парню с загорелым лицом хочется покрасоваться, пусть порисуется.
Акимов увидел незнакомую девушку в куртке. Она была курносая, круглолицая, голубоглазая. Он догадался, что это новый комиссар областного отряда Таня Бурынькина, и кивнул ей.
Акимов спрыгнул с грузовика и подошел к Грише, дожидавшемуся его. Бурынькина укоризненно покачала головой.
Гриша стоял возле радиатора и доверчиво смотрел на Акимова. От двигателя приятно пахло теплым маслом. За тротуаром начинался сквер с чугунными садовыми скамейками и влажными еще кустами.
– Пошли, - позвал Акимов.
– Поедешь с этим отрядом.
– Честное слово?
– спросил Гриша.
– Честное пионерское.
На площади снова заиграли "Прощание славянки". Строй изломался, потянулся к автобусам.
Из окна автобуса Гриша махал Акимову.
После этого дня эшелоны стали прибывать один за другим. На пятые сутки все отряды уже были на местах дислокации. Всюду начались работы, и, как это часто бывает, сразу же посыпалось непредвиденное. Один отряд оказался без дела, его надо было перебросить в новое место, что в тайге осуществить далеко не просто; где-то не хватало строительного материала; где-то двое подхватили дизентерию, и медицинская служба всполошилась, боясь эпидемий и других напастей.
Но каждое лето открывалось одинаково. Областной штаб для того и существовал, чтобы устранять неполадки, нажимать на невидимые рычаги и руководить. Хотя в его составе две важнейшие службы возглавляли новички: Петер Витолиньш - инженерную, Татьяна Бурынькина - комиссарскую, он управлялся быстро. Краснов давал подчиненным полную свободу и лишь на вечерних планерках расспрашивал о сделанном. Когда ему предлагали то или иное решение, он часто говорил: "Я вам доверяю, делайте, как считаете нужным".
Краснов был уже не тем, и это Акимова удивляло.
Однажды командир отчитал начальника службы снабжения Валентина Козаченко по странному и ничтожному поводу.
Козаченко был среднего роста широкогрудый парень, лет двадцати шести, с наглыми и хитрыми глазами. Он то появлялся в штабе, то исчезал, его влекли снабженческие тайны, неясная романтика намеков, полуправд, взаимной выгоды и джентльменского соглашения. Он заканчивал радиотехнический институт и уже получил приглашение работать в будущем году заместителем директора какого-то завода.
Он был рожден для своего тонкого дела. Акимов это понял, когда Козаченко за две минуты добился поставки в южные районы области эшелона с лесом. В штаб пришел лысоватый человек в помятом пиджаке, назвался работником "Лестреста" и попросил помочь достать два вагона сухой штукатурки. Штукатурки у Козаченко не было, а имелись лишь фонды на конец квартала, но он, не мигая, поедал наглыми красивыми глазами пришельца, говорил басистым голосом о десяти вагонах, которые не сегодня-завтра отправят в адрес штаба. Лысоватый человек позавидовал такому богатству. Козаченко вытащил чистый штабной бланк и протянул его коллеге.
– Сейчас составим письмо. Вы ее получите. Нам нужен лес.
– Сколько?
– оживился снабженец.
– Семь тысяч кубов, - ласково ответил Козаченко.
– О, семь тысяч!
Козаченко потянул бланк на себя, но снабженец прихлопнул бумагу.
– Пять!
– предложил он.
– Семь, - улыбнулся Козаченко.
– Пять.
– Мы теряем время. Впрочем, мы можем взять лес и в другом месте.
– Ладно! Бери. Семь тысяч - мелочи.
– Конечно, мелочи!
– невозмутимо подтвердил Козаченко.
– Я знаю не хуже вас.