Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972
Шрифт:
Другое дело, что после 1956 года Ромм, как и большинство его соотечественников, стали ярыми антисталинистами и ничего хорошего о Сталине говорить не желали. Тот же Ромм, к примеру, после разоблачения культа личности Сталина на ХХ съезде КПСС лично вооружился ножницами и вырезал почти 600 метров пленки из своих прежних фильмов, где был изображен вождь всех народов. Правда, от своих Сталинских премий режиссер не отказался, поскольку в таком случае пришлось бы возвращать не только лауреатские значки, но и деньги, которые выдывались вместе с премией (а это по 100 тысяч рублей).
Но вернемся к речи Михаила Ромма. После упоминания о кампании против «безродных космополитов» режиссер перешел непосредственно к тогдашним советским реалиям, в частности,
«Журнал „Октябрь“, возглавляемый Кочетовым, в последнее время занялся кинематографом. В четырех номерах, начиная с января по ноябрь, появляются статьи, в которых обливается помоями все передовое, что создает советская кинематография, берутся под политическое подозрение крупные художники старшего и более молодых поколений (отметим, что под „художниками старшего поколени“ Ромм имел в виду и себя: в №5 „Октября“ разгромной критике подвергался его фильм „Девять дней одного года“. – Ф. Р.). Эти статьи вдохновляются теми же самымии людьми, которые руководили кампанией по разоблачению «безродных космополитов». Мне кажется, что нам не следует все-таки забывать все, что было.
Сейчас многие начнут писать пьесы, ставить спектакли и делать сценарии картин, разоблачающие сталинскую эпоху и культ личности, потому что это нужно и стало можно, хотя еще года три или четыре назад считалось, что достаточно выступления Никиты Сергеевича на ХХ съезде. Мне прямо сказал один более или менее руководящий работник: слушайте, партия проявила безграничную смелость. Проштудируйте выступление товарища Хрущева и довольно! Что вы в это лезете?
Сейчас окончательно выяснилось, что этого не довольно, что надо самим и думать, и говорить, и писать. Разоблачить Сталина и сталинизм очень важно, но не менее важно разоблачить и то, что осталось нам в наследство от сталинизма, оглянуться вокруг себя, дать оценку событиям, которые происходят в общественной жизни искусства...».
И вновь позволю себе личную ремарку. В позиции Кочетова было больше мужества и благородства, чем в позиции Ромма. Писатель честно служил Сталину при его жизни, не отрекся он от него и после его смерти, даже несмотря на поворот политического климата в стране в сторону яростного антисталинизма. А как поступили такие люди, как Ромм? Они почти три десятка лет служили сталинскому режиму, а затем в одночастье превратились в его яростных ниспровергателей. Тот же Ромм вырезал из своих кинолент все кадры со Сталиным (а это 600 метров пленки!) и посчитал, что таким образом искупил свою вину перед обществом.
По этому поводу вспоминается история из далекого прошлого. Знаменитый монгольский правитель Чингисхан в решающем сражении разбил войска своего давнего и принципиального врага хана Джамухи. Однако тому удалось бежать с горсткой своих сподвижников. Но спустя несколько дней сподвижники предали своего хана и бросили его связанным к ногам Чингисхана, надеясь тем самым вымолить для себя прощение. Но они жестоко ошиблись. Чингисхан приказал казнить этих людей, поскольку считал, что предавший своего господина слуга не имеет права на снисхождение. «Предавший один раз, предаст и дважды», – сказал великий монгольский хан. Жестоко, но совершенно справедливо.
То, как повели себя после смерти Сталина многие его недавние восхвалители, зеркально повторило события многовековой давности. Те, кто при жизни вождя пел ему осанну, после его смерти тут же бросились поносить его имя, лишь бы сохранить свои привилегии. Взять того же Ромма или еще выше – Хрущева. Знаменитый доклад последнего на ХХ съезде о культе личности Сталина был продиктован исключительно конъюнктурными соображениями: во-первых, чтобы с его помощью подготовить фундамент для отсечения от власти своих конкурентов (Молотова, Маленкова, Кагановича), во-вторых – чтобы свалить всю вину за перегибы во время репрессий 30–40-х годов на Сталина и этих людей. Себя Хрущев разоблачать не собирался, хотя его руки были в крови по локоть, а то и больше. Поэтому, придя к власти, Хрущев и отдал
Короче, Хрущев своими волюнтаристскими действиями принес стране и всему социалистическому блоку не свободу (к ней можно было прийти и без огульного разоблачения сталинизма), а раздрай и смятение. Проводимая Хрущевым политика позволила поднять голову во власти и в интеллигенции клану людей, которые были прямыми последователями тех русофобов, которые верховодили страной до второй половины 30-х годов. Поэтому патриотизм они считали сталинским пережитком и любого, кто объявлял себя патриотом России, зачисляли в сталинисты. Вот и Ромм в своей речи не случайно спорил с официальными идеологами, которые десятилетиями воспитывали в советских людях патриотизм посредством простого лозунга «Все советское – самое лучшее». Цитирую:
«Почему мы по-прежнему хватаемся за так называемый приоритет во всех областях? Я вовсе не уверен, что приоритет всегда хорош. Представьте себе, что какой-нибудь американский одинокий гений изобрел бы граммофон, а мы бы его осуществили. Кому надо было бы гордиться? По-моему, нам, потому что гений остался в Америке непризнанным, а граммофон построили мы. А мы кичимся тем, что выдумали все – и обезьяну, и граммофон, и электрическую лампочку, и телефон, а только сделали американцы. Ну, что в этом хорошего? Мы ищем в своей истории людей, которые изобрели паровоз до Стефенсона, хотя он не был нами построен. Нечего кичиться своей медлительностью, своей отсталостью. Кто первый построил паровоз, кто первым полетел, тот и прав. Надо гордиться тем, что сегодня мы первые в космосе, что у нас величайшие в мире электростанции, а не тем, что было двести лет тому назад и кто первым сказал „Э!“ – Добчинский или Бобчинский.
Отстаивая, а подчас и выдумывая это право первородства во что бы то ни стало, мы черт знает чего натворили, и еще десять лет назад старались начисто отгородиться от западной культуры, это тоже прикрывалось словом «традиция».
Мне было приятно слышать, что товарищ Юткевич, говоря сегодня о новаторстве, уделил большое место Западу. Мы отвыкли от того, что на Западе что-то существует. А ведь, между прочим, Россия была страной, в которой больше, чем где бы то ни было в мире, переводилась иностранная литература. Русская интеллигенция была, в частности, тем сильна, что она читала всю мировую литературу, была на первом месте по знанию мировой культуры. Это тоже наша традиция, очень хорошая традиция, и ее стоит сегодня вспоминать...».
И опять не могу удержаться от реплики, поскольку оратор и в этом случае явно сгущает краски. Ведь он-то должен был знать, что при Сталине, при воздвигнутом им «железном занавесе» (хотя такой же занавес был воздвигнут и с противоположной стороны, чтобы советская «крамола» не проникала на Запад), советский человек все равно имел возможность приобщаться к мировой литературе. В библиотеках имелись книги большинства выдающихся зарубежных авторов, в театрах ставились пьесы западных драматургов, начиная от Шекспира и заканчивая Сервантесом, а в кино экранизировался Ги де Мопассан (фильм «Пышка» самого же М. Ромма), Виктор Гюго (фильм «Гаврош» Татьяны Лукашевич), а также Жюль Верн (фильм Эдуарда Пенцлина «Таинственный остров», Владимира Вайнштока «Дети капитана Гранта», Василия Журавлева «Пятнадцатилетний капитан»), Ричард Стивенсон (фильм Владимира Вайнштока «Остров сокровищ»), Джонатан Свифт (фильм Александра Птушко «Новый Гулливер») и т. д.