Гибель судьи Мрочека
Шрифт:
Галина стояла посреди спальни в той же позе, в какой он оставил ее. Мрочек тихо прикрыл двери и молча, протянул ей один из кирпичей.
– Что это?
– несмело повертела его в руках.
– Кирпич, как видишь...
Он подошел к столику, положил на него второй кирпич, закурил сигарету.
– Зачем ты их принес?
– Прочитай.
– Что я должен прочитать?
Не отвечая, коснулся пальцем поверхности кирпича. Молодая женщина при слабом свете ночника вполголоса прочитала:
– П. М. 1967.
Выпрямилась,
– Это клеймо? На кирпичах иногда выбивают какие-то знаки.
– Да. П. М.
– это, пожалуй, Поремба Морская, а 1967-й должен быть годом выпуска продукции. Так что теперь видишь - кирпич новый.
– Значит...
– Значит, кирпич произведен в Порембе Морской в 1967 году. Так что в этом году кто-то осматривал нишу и снова замуровал ее. Но это еще не все...
Он показал второй кирпич.
– Свастика!
– сказала удивленно, оглядывая вытисненное посередине клеймо.
– И цифра: 1938. Это, пожалуй, тоже дата.
– Дата, - подтвердил Тадеуш.
– А теперь слушай. Все кирпичи, которые я вынул из той стены, за исключением двух отмечены тридцать восьмым годом и клейменые свастикой.
– Что это могло бы означать, Тадек?.. Скажи, если что-то понял.
– Понял, да не все. Или, говоря правду, еще ничего не понял. Только знаю одно...
– Что?
– А то, что должен докопаться до истины, узнать каким образом этот тип оказался замурован в дядином кабинете. Здесь нельзя допустить ни одной ошибки. Если бы не эти два новых кирпича, то я мог бы предположить, что кто-то кого-то замуровал здесь много лет назад. Возможно, перед войной, когда эта территория была под гитлеровцами. И дядя, прожив здесь двадцать лет, и не подозревал, что в стене его кабинета лежит скелет. Но...
Он на минуту замолчал.
– Но...- повторила женщина, словно откликнулось эхо, - эти два кирпича...
– Эти два кирпича, - тихо сказал он, - как бы свидетельствуют о том, что дядя таки знал о скелете, видел его, находился с ним под одной крышей по собственной воле, а не по принуждению. И даже снова замуровал его совсем недавно!
– В этом не может быть абсолютной уверенности. Все могло быть как-то... как-то по-другому.
– Как? Не скажешь же ты, что через двадцать лет после войны кто-то развалил стену и замуровал скелет в доме повятового судьи, а судья ничего об этом не знал? Вот на стене, если снять ковер, отчетливо видно, где он замурован! Это и слепому видно. Нет! Милиция придет к тому же заключению, что и я. А дальше выводы будут просты: дядю знали и уважали как гражданина Порембы Морской, и я, молодой врач, приезжаю после его трагической смерти и хочу поселиться здесь вместе с тобой, пользуясь уважением, которым окружено было его имя... И вот, уже с первого дня моего пребывания здесь окажется, что дядя держал в стене своего кабинета замурованного покойника, что он знал об этом и молчал, молчал! Ты думаешь, обнаружение скелета в стене не было бы здесь сенсацией? Не забывай, что дядя никому не раскрыл этой тайны, иначе скелета в стене уже бы не было. А из всего этого напрашивается только один логический вывод: дяде понадобилась эта тайна! Милиция развалит весь дом, выискивая, нет ли здесь еще каких-нибудь скелетов. Начнется следствие. Помни, что дядя погиб трагически. Поползут сплетни, будут связывать его смерть с тайной замурованного в стене скелета... Он замолчал на минуту, сел и закурил сигарету.
– Но ведь все, что ты говоришь, построено лишь на предположениях...- сказала она, садясь возле него и также закуривая.- Могло же все быть и совсем иначе. Может, дядино имя здесь ничем и не запятнано. И сплетен можно избежать. Достаточно позвонить в милицию и попросить, чтобы держали это в тайне. Приедут, заберут скелет, составят протокол, и все дело утрясется за неделю.
– Нет...
– Тадеуш грустно покачал головой.
– Только не в таком городке... Да и для Варшавы это дело было бы значительным. Чтобы разобраться, что к чему, милиция должна будет втянуть в разбирательство, по крайней мере, половину местных жителей. Вместо того чтобы начать основательно работать и жить спокойно, в согласии с людьми, мы бы оказались в самом аду... Конец твоим мечтам о тихой, спокойной трудовой жизни. А когда у нас появятся дети, о них станут говорить, что это дети «того врача, чей дядя живьем людей в стену замуровывал!» Нет, нет, нет!.. Поэтому не удивляйся, что я сразу не побежал в милицию... А может, я ошибся? Нужно все спокойно обдумать, потому что единственного человека, который мог бы нам что-то объяснить, уже нет в живых...
– О боже...- Галина схватилась за голову.
– Что он наделал? Втянул нас в...
– Мне кажется, что все намного хуже, чем ты себе представляешь. Если бы мы хоть не приезжали сюда. Тогда все это нас бы не коснулось. Кто-то забрал бы дядину мебель, снял бы этот проклятый ковер и должен был бы заметить, что часть стены в определенном месте заново оштукатурена. В результате был бы найден скелет. А теперь мы увязли в этом деле по уши, потому что ни в милицию сообщить не можем, ни сделать вид, будто ничего не знаем, имея дыру в стене и груду кирпича на полу.
Тадеуш подошел к окну. Луна светила еще ярче, и море напоминало издали бесконечное, темное и одновременно сверкающее стекло.
– Ну, Галина, что нам делать?
Жена не отвечала. Вместо этого она, как поступили бы на ее месте девяносто девять процентов женщин, заплакала. А муж, как сделали бы в таком случае девяносто девять процентов мужчин, сказал:
– Да перестань, ради бога! Дай подумать!
Она с трудом взяла себя в руки и вытерла платочком глаза. Мрочек сказал:
– Есть два выхода из положения. Первый - пойти утром в милицию и заявить обо всем. Второй - не идти в милицию и никому ни о чем не заявлять. Словно ничего и не знаем.
– А что тогда?
– Тогда...- рассуждал он, - тогда мы должны выбросить куда-нибудь те кости или... замуровать их обратно в стену. И хорошо прибить ковер, чтобы никто неделю-другую не мог заглянуть под него, а затем начать побелку стен. Это не удивит никого, потому что на Приморье люди любят ремонты, в конце концов, так делают все, кто занимает чужое жилье.
– Как, и оставить его в стене? И жить с ним под одной крышей?
– А что же делать? Если имеешь в виду что-то лучше, говори.
– Я думаю, что лучше его где-то закопать.
– А где? И не сегодня же! Не зная местности, не будем же бродить в темноте, рискуя на кого-нибудь нарваться.
– Но я не хочу жить так, зная, что он... он... Тадек, пойми же меня!
– Помни, пока он здесь с нами, никто его не найдет. А если где-то закопаем, выбросим вон или даже утопим в море, кто-то может или проследить за нами, или найти его, или... Кто знает, что может быть еще! Это человеческие кости. Обязательно начнется следствие. И ниточка может привести к клубку. А тогда уже попадем в настоящую беду. Будем отвечать за замалчивание давнего преступления как дядины соучастники.
– Чепуха! Тот уже мертвый был, когда мы еще пешком под стол ходили. Никто нас в причастности к преступлению не может обвинить. Кроме того, почему ты уверен, что именно твой дядя его убил? Мог человек умереть и от какой-то болезни...
– И после смерти замуроваться в стене? А эти кирпичи? Эти два проклятых, недавно изготовленных кирпича? Их бы можно было заменить, но где найдешь старые? К тому же мы ничего не знаем. А милиция может в течение короткого времени собрать очень много данных... Тот человек где-то жил, работал, и вот вдруг его не стало. Исчез в стене дядиного кабинета и лежит там столько лет. А цветы? Цветы на груди у покойника. Будто кто-то горевал по нему после его смерти. Но если бы человек умер естественной смертью, при нормальных обстоятельствах, его бы похоронили на кладбище, и цветы лежали бы в гробу! Нет, не могу раскусить этот орешек!