Гибель Светлейшего
Шрифт:
Ночью шторм стал стихать.
Очнувшись от мучительного забытья, Олег увидел над головой две звезды и луну, затянутую мутной кисеей облаков. Луна исчезла почти сразу же, но справа вдруг вспыхнул ослепительный прожектор. Глазом циклопа он прошелся по морю и потух.
Шаланду стремительно несло к берегу.
Никифор снова стал ругаться и скрежетать зубами.
— Эй, черт! Вставай! Ставь парус!
Берег вырастал крутой темной стеной. Слышен был рев наката.
«Нас сейчас разобьет», — подумал Олег и в ужасе закрыл ладонями лицо.
Судьба писем
Шаланду швырнуло на берег огромной волной. Толчок бросил Розочку на Олега, и вдвоем они упали возле скрипача. Пена прибоя кипела вокруг лодки, яростно свистел ветер, и шум наката заглушал крики и ругань Никифора. Рыбаки выскочили на берег, торопливо разматывая цепь. Пассажиры, подобрав багаж, прыгали с борта прямо в воду. Олег, примостив вымокший чемодан с письмами на плечо, выскочил первый и угодил под волну. Холодная волна, ударив гимназиста в спину, вытолкнула его на берег.
Розочка чуть не погибла при высадке. Девочку с головой накрыла кипящая морская пена. Спас ее Олег. И тут все подивились: девочка, отлично державшаяся во время шторма, когда миновала опасность, потеряла сознание. Ее долго приводили в чувство.
О спутниках, ехавших во второй шаланде, пассажиры вспомнили, очутившись на берегу в полной безопасности.
— Если не ушли в Румынию, значит — сыграли в ящик, — угрюмо сказал Никифор.
Рыбаки остались на берегу. Пассажиры гуськом потянулись в город. До него было верст пятнадцать, как определяли одесситы, не меньше.
— Будем держаться вместе, — тихо сказала Олегу Розочкина мама. — Я не знаю здесь остальных.
Должно быть, с подобным предложением она обращалась уже к скрипачу. Музыкант отделился от мужчин и задержался, разговаривая с Розочкой. Компания незаметно разделилась на две группы. Первая, в которой были армяне, ушла вперед, вторая — с женщинами — несколько поотстала и плелась сзади.
Шли медленно, поднимаясь узкой тропинкой в гору, потом спускались в овраг, переходили мелкую речку, прыгая по скользким камням, и наконец, миновав колючий кустарник, выбрались на хорошую дорогу.
— Если бы вы меня не подхватили, я бы утонула, — сказала Розочка Олегу. — Я долго жила на море, а не умею плавать. У меня плохое сердце, врачи мне запретили купаться.
— А меня выучили за полчаса. Мальчишки бросили в пруд и заставили переплыть на другой берег. Я чуть не потонул, а все же научился…
— Вам на какую улицу нужно? — спросила Розочка.
— На Большефонтанную.
— Это недалеко от нас. Вы долго в Одессе пробудете?
— Не знаю.
Розочкина мать, Фира Давыдовна, шагавшая впереди, разговаривала со скрипачом о музыке. Она увлеклась и говорила очень громко. Вероятно, ее голос и привлек внимание красноармейского патруля. Яркий лучик фонарика сверкнул в руке военного, преградившего дорогу путникам.
— Стой! Ни с места! Кто идет?
— Свои, товарищи! — спокойно ответила Фира Давыдовна и подошла к патрульным.
— Документы! — коротко приказал человек в кожаной тужурке, подозрительно оглядывая футляр скрипача.
— Документов нет. Проводите к начальнику!
— Я и буду сам начальник.
— Вы? Очень хорошо. Я приехала из Крыма на лодке. Моя фамилия Рубинчик.
— Рубинчик ты или Бубенчик, я не знаю. Есть оружие?
— Нет.
— Обыскать!
— Да вы что, с ума сошли! — закричала Фира Давыдовна. — Не смейте дотрагиваться до моей дочери. Я жена командарма Подобеда.
Электрический фонарик осветил пылающее гневом лицо Фиры Давыдовны.
— Ну, айда за мной!
Четырех путников повели под конвоем мимо виноградника, в сторону от дороги.
«Чемодан! — с ужасом подумал Олег. — Надо его выбросить!»
Но осуществить это намерение ему не удалось: красноармейцы шагали рядом и зорко следили за арестованными.
Синий табачный дым густой пеленой плавал в маленькой сторожке. Тускло светила без стекла керосиновая лампа. Караульный начальник, опираясь спиной о стену, раскачивался на табуретке.
Фира Давыдовна заметила телефонный аппарат, висевший на стене, и оживилась:
— Соедините меня с губвоенкомом.
Голос ее прозвучал повелительно, и караульный начальник взялся за ручку телефона. Он крутил долго, с ожесточением, но никто на звонок не отзывался.
— Ну, добре, — согласился он, — может, вы Рубинчик, а это что за люди?
— Это — моя дочь, а это попутчики.
— Вы знаете их?
— Мы вместе садились в Тендре на одну лодку к контрабандистам, — уклончиво ответила Фира Давыдовна.
— Документы!
— Меня знает вся Одесса! — гордо выпятил грудь скрипач. — Я Ксендзовский. Вторая скрипка оперного театра.
Олег, дрожа от волнения, достал свою метрику, сфабрикованную Сергеем Матвеевичем накануне отъезда из Севастополя.
— Что в футляре?
— Что еще может быть в футляре? Не понимаю! Конечно, скрипка.
— В чемодане?
Олег молчал, беспомощно переводя взгляд с караульного начальника на Розочку и Фиру Давыдовну.
— Осмотреть!