Гибель Светлейшего
Шрифт:
Музыкант сам извлек скрипку из футляра и тронул жалобно запевшие струны.
— А в середке тут ничего не спрятал? — подозрительно спросила кожаная тужурка.
— Я не сумасшедший, чтобы портить инструмент! Пожалуйста, смотрите, сколько вам угодно, только осторожнее. Это не телега и не ружье, а музыкальный инструмент.
— Открой чемодан!
Плоский ключик никак не входил в замочную скважину. Пальцы Олега дрожали. Сейчас найдут письма и расстреляют. Волнение гимназиста заметили все. В Розочкиных глазах, похожих на фиалки, отразилось
— Кузьменко, открой! — небрежным тоном приказал начальник.
Кожаная тужурка выхватила ключик из рук Олега, и замочек слабо щелкнул. Ноги гимназиста подкосились. Ему захотелось сесть.
— Бельишко тут, — говорил Кузьменко, выкладывая на стол ветхое тряпье. — Может, еще что спрятал?.. А?
Все было тщательно пересмотрено. Фира Давыдовна, накинув пенсне на нос, сама проверила вещи. Но, не найдя ничего подозрительного, стала на сторону Олега и решительно взяла его под свою защиту.
— Товарищу можно верить, — сказала она. — Я беседовала с ним в лодке и знаю, чем он дышит. Это наш человек.
Потрясенный Олег, не веря своим глазам, складывал в чемодан белье. Гимназист узнал лукавые руки Сергея Матвеевича, уничтожившие письма беженцев. «Он меня спас», — подумал Олег с благодарностью и вспомнил высокого седого старика, вручившего на пристани карандаш с таинственным письмом. А вдруг еще начнут обыскивать? Холодные мурашки снова поползли по спине Олега. Но опасения его оказались излишними.
Караульный начальник опять накручивал костяную ручку телефонного аппарата, и на этот раз не без успеха. Ему удалось соединиться с губвоенкомом. Розочкина мать взяла трубку.
— Товарищ Тарас? Узнаете? Это совсем хорошо! Буду очень благодарна.
Через полчаса возле сторожки прогудел автомобиль, и Фира Давыдовна, заняв место рядом с шофером, посадила в машину Розочку, Олега и скрипача Ксендзовского.
— Если вам поздно и неудобно сейчас являться к вашим знакомым, — шепнула Розочка, — вы можете остановиться у нас. Я скажу маме. Хотите?
— Хочу.
— У нас большая квартира. Вы нас нисколько не стесните.
Розочка наклонилась к матери и, получив согласие, довольным тоном сказала:
— Мамочка говорит: пожалуйста, сколько угодно!
Скрипача высадили неподалеку от театра. Машина снова помчалась по неосвещенным улицам и, сделав два-три поворота, остановилась возле большого каменного дома.
Розочка говорила правду: в большой квартире Фиры Давыдовны жила только одна черноглазая седая старушка. Она широко раскрыла объятия.
— Фирочка! Розочка! Живы! Вы живы! Как болело мое сердце!
Морковный чай с сахарином пили в столовой. Сверкала белизной свежая скатерть. Старинные часы на мраморном камине отбивали мелодично секунды. В чистой высокой комнате было уютно, тепло и спокойно. Недавнее путешествие по морю в шаланде контрабандиста Никифора показалось Олегу далеким сном.
После чая Розочка рассказала гимназисту про своих родителей. Отец ее, старый революционер, два раза был в ссылке и бежал из Сибири за границу. Сейчас он командует красными войсками.
— Мама работала в Крыму в подполье, — с гордостью сказала Розочка. — Она знает иностранные языки. А у Врангеля много французских и английских солдат. С ними работать очень опасно. Могли подослать предателей. Мама держала конспиративную квартиру и писала листовки на иностранных языках. Мы каждый день дрожали. Ночью было страшно… А сейчас так хорошо! Никого не надо бояться. Можно говорить о чем угодно. В Одессе наша власть! Советская! Пусть здесь боятся белые. Я их ненавижу! Они хотят задушить революцию, но это им не удастся.
Олег молчал. Он понимал: Розочка красная, она за революцию и за Ленина. Кто такой Ленин, гимназист толком не знал. В белогвардейских газетах его называли немецким шпионом. Покойный отец тоже его ненавидел и все время говорил маме, что Ленин погубит великую Россию. Он уговаривал ее бежать к Деникину, спасаться от большевиков и чрезвычаек. А мама сказала, что ей бояться нечего. Они спорили целый день и целую ночь, а утром отец, злой и бледный, поехал с Олегом на вокзал.
Чувство осторожности подсказало гимназисту, что с Розочкой не следует говорить про отца. Не надо говорить и про Павлюца и про таинственный карандаш. Лучше всего молчать и слушать. Олег вспомнил грека Згуриди. Его повесили за коммунизм. Так было написано крупными буквами на плакате. Значит, он тайный революционер. Почему же он обманул мешочников?
Хотелось, чтобы Розочка рассказала про Ленина и коммунистов. В сердце Олега в последнее время закрадывались сомнения: не врут ли белые газеты? Им можно было не верить, но неужели отец мог говорить неправду?..
Розочка не стала рассказывать о Ленине. Она взяла с этажерки толстый альбом в плюшевом переплете и нашла фотографическую карточку пышноволосого веселоглазого студента, снятого возле бамбуковой тумбочки. На другом фотоснимке тот же мужчина в косоворотке, но уже с курчавой бородой и без пышной шевелюры, утерял прежнюю веселость в глазах и был задумчив.
— Это и есть мой папочка! — воскликнула девочка, сияя глазами-фиалками. — Правда, очень красивый?
Она готова была рассказывать об отце бесконечно, но на пороге комнаты вдруг появилась Фира Давыдовна.
— Роза, надо ложиться спать. Нашего гостя мы устроим в столовой на диване. Тетя ему уже постелила. Идите, Олег, ложитесь.
Гимназист заснул сразу же, едва растянулся на прохладной простыне, пахнущей нафталином. Проснулся он поздно. Его разбудил луч солнца, перекочевавший с подушки на лицо. Фиры Давыдовны не было дома. Розочка, засучив рукава, занималась на кухне стиркой. Она отжимала белье и складывала в эмалированный таз. По обнаженным худеньким рукам девочки хлопьями сползала мыльная пена.