Гибель веры
Шрифт:
– И что?
– Похоже, упал и сломал шею, синьор.
Он подождал дальнейших разъяснений, но ничего не последовало.
– Позвоните доктору Риццарди.
– Уже сделано, синьор.
– Хорошо. Буду минут через двадцать.
Он положил трубку и повернулся к Паоле: перестала читать – заинтересовалась, чем кончится разговор.
– Да Пре. Упал и сломал шею.
– Маленький горбун?
– Да.
– Бедняга, вот не повезло! – отреагировала она импульсивно.
Брунетти воспринимал такое по-другому, конечно, – в соответствии со своими положением и профессией.
– Может
Паола посмотрела на часы.
– Почти одиннадцать.
Брунетти уронил Флавия на Святого Бенедикта и поднялся.
– Стало быть, до утра.
Она тронула его за руку:
– Шарф надень, Гвидо, сегодня холодно.
Он нагнулся и поцеловал ее в макушку; взял пальто, не забыл шарф и вышел из дома.
Когда добрался к да Пре, увидел: полицейский в форме стоит через улицу от парадной двери. Узнав Брунетти, тот отдал честь и сказал в ответ на вопрос, что доктор Риццарди уже прибыл. Наверху – другой полицейский, Корсаро: в открытых дверях квартиры; тоже отдал ему честь и отошел в сторону.
– Доктор Риццарди на месте, синьор. Комиссар вошел и направился в дальнюю часть квартиры, – оттуда виден свет и доносятся мужские голоса. Шагнул, по-видимому, в спальню: у стены – низкая кровать, маленькая, как колыбель. Двигаясь дальше, ступил во что-то мягкое и жидкое. Сразу остановился и позвал:
– Мьотти!
Молодой полицейский тут же появился в дверях на дальней стороне комнаты.
– Да-да, синьор?
– Включите свет!
Мьотти сделал это, и Брунетти глянул на свои ступни, тщетно пытаясь утихомирить бессознательный страх, что он стоит в крови. Вздохнул с облегчением – это всего лишь мокрый ковер, пропитавшийся водой, которая натекла через открытую дверь ванной. Пошел дальше по комнате и остановился у освещенного дверного проема: там разные звуки, двигаются люди… Войдя, он увидел доктора Риццарди: склонился над лежащим на спине мертвым телом, как много, много раз.
Услышав шум позади себя, встал, подал было руку, но потом убрал и стянул тонкую резиновую перчатку; снова подал руку:
– Виопа sera, Гвидо.
Он не улыбался, но если бы и вздумал, это мало что изменило бы в аскетической суровости его лица. Слишком долгое созерцание насильственной смерти во всех видах сточило плоть с носа и щек, как будто лицо его сделано из мрамора и каждая смерть отколупывала очередной крохотный кусочек.
Риццарди отступил в сторону, открыв взору Брунетти маленькое тело: став в смерти еще меньше, да Пре как будто лежал у ног великанов. На спине, голова откинута назад, но не касается пола – одетая черепаха, которую перевернули и оставили лежать на спинном щитке забавляющиеся мальчишки.
– Что случилось? – спросил Брунетти.
Только сейчас он заметил, что у Риццарди брючины промокли от колена до щиколотки, а его собственные туфли мокнут, потому что он стоит в воде, на полсантиметра покрывающей пол вокруг.
– Похоже, он открыл воду, набрать ванну, и поскользнулся на полу.
Брунетти посмотрел: ванна пуста, вода закрыта; круглая черная резиновая пробка лежит на бортике.
– Поскользнулся на плитках босиком? – задал вопрос Брунетти.
– Похоже, что так, – ответил Риццарди.
Комиссар попятился из ванной, и Риццарди, закончивший свою работу, последовал за ним. Брунетти осмотрел спальню, хотя понятия не имел, что ищет. Три окна с задернутыми на ночь шторами; несколько картин на стенах, кажется, что их повесили десятилетия назад и больше не замечали. Коврик, толстый и старый, что-то персидское, теперь размок, цветы потускнели. Красный шелковый халат лежит поперек в ногах кровати, а под ней, как раз за той точкой, до которой дошла вода, маленькие туфли да Пре, аккуратно поставленные вместе, поверх них аккуратно сложены черные носки.
Брунетти пересек комнату, наклонился и поднял туфли. Держа в другой руке носки, перевернул туфли и посмотрел на подошвы. Черная резина на каблуках и подошве блестящая и гладкая, как обычно у туфель, которые носят только в помещении. Единственные следы носки – две серые стертые отметины на внешней стороне каблуков. Он поставил туфли и опять положил на них маленькие носки.
– Никогда не видел никого, кто умер бы таким образом, – сказал Риццарди.
– Давным-давно был вроде фильм или что-то такое – про кого-то заболевшего чем-то, от чего выглядишь как слон? Он не так разве умер?
Риццарди помотал головой.
– Я не видел. Читал про такие вещи, по крайней мере об опасности падения для таких людей. Но обычно у них происходит перелом позвоночника.
Риццарди остановился и отвел взгляд; Брунетти ждал, понимая – тот мысленно просматривает медицинскую литературу. Через несколько секунд Риццарди поправил себя:
– Нет, я не прав. Случалось, не часто, но бывало.
– Ну, может быть, ты найдешь тут нечто отличающееся настолько, что внесешь свое имя в медицинские учебники, – сказал Брунетти ровным тоном.
– Возможно.
Риццарди направился к своему черному врачебному чемоданчику, который стоял на столе у двери; бросил внутрь резиновые перчатки и захлопнул его.
– Я займусь им утром в первую очередь, Гвидо, но вряд ли смогу рассказать тебе что-то, чего не знаю сейчас. У него переломилась шея, когда голова откинулась назад при падении.
– Смерть была мгновенной?
– Должна была быть. Перелом чистый. Он почувствовал удар от падения на спину, но прежде, чем ощутил какую-нибудь боль, уже умер.
– Спасибо, Этторе, я тебе позвоню. На случай, если найдешь что-то еще.
– После одиннадцати. – И врач снова протянул руку.
Комиссар пожал ее, и тот вышел из комнаты. Брунетти услышал негромкие голоса – доктор что-то сказал Мьотти – и потом, как закрылась дверь квартиры. Мьотти появился в спальне, а за ним – Фосколо и Павезе, сотрудники лаборатории. Брунетти, кивнув, обратился к ним:
– Мне нужны все отпечатки, какие сможете снять, особенно в ванной, особенно – вокруг ванны. И фотографии со всех возможных углов. – И отошел, чтобы они увидели то, что лежало внутри.