Гибельный мир

Ковальчук Вера

Аир вырвалась вперед, мотивируя это тем, что прежде чем вступить в магию, ее лучше всего увидеть, и какое-то время возглавляла шествие. А потом, проходя мимо невысокой, да к тому же еще и частично обрушенной стеночки, отделяющей укромный уголок сада от общего парка, как она поняла, девушка замерла и почему-то ощутила острое нежелание идти дальше. Ей хотелось войти сюда, в этот закуток, да так и остаться.

Он был маленьким и скорее всего предназначен для женщины — наложницы или жены императора. Здесь сохранилось совсем немного магии, но вполне достаточно, чтоб цветы и кусты продолжали расти там, где их посадили, и не переступали раз и навсегда очерченных границ. Само собой, в создание всей этой чарующей парковой системы лучшие мастера-архитекторы ландшафта вложили очень много труда и выдумки, очень много художественного вкуса, но над этим уголком, видимо, даже они поработали особо. В цветущих и благоухающих зарослях были расставлены беломраморные статуи, уютные скамеечки, валуны на клумбах были уже не просто валунами, а арками, ступеньками или сияющими слюдяным вкраплением изломами. Между камней, узких, будто бы парящих колонн струился ручеек, впадал в миниатюрное озерцо, окруженное цветами, а потом, видимо, незаметно разливался по земле. Дорожки здесь вымостили мраморными плитками.

Аир отпустила повод лошади и шагнула в пролом. Она слышала протестующий голос Хельда, но не обратила внимания, да и его-то слышала, будто во сне. Ее охватила какая-то странная нервозность, ощущение, словно это место она уже когда-то видела, и даже сидела вот на этой скамеечке у куста шиповника… Нет, вот на этой, здесь! Аир обогнула куст и замерла, глядя на поставленный у скамейки столик. Время, конечно, уничтожило и листы бумаги, лежавшие на нем, и перо, и чернила в чернильнице (инкрустированная хрусталем и серебром белая поверхность деревянного столика была покрыта бледными обширными темными пятнами и потеками), но следы того, что здесь что-то писали, остались. Девушка наклонилась и коснулась рукой столика. Он хрустнул и практически рассыпался.

— Аир, — муж схватил ее за руку, — что на тебя нашло?

— Подожди, — шепнула она.

Подошла и наклонилась над ручьем. Вода в нем пахла магией, но какой-то иной, чем все вокруг. Над ней не кружилось ни одного «насекомого», ни одного представителя популяции нечисти, выросшей в Пустошах, не крутилось поблизости. А магический отзвук был сильный, значит, раз он не привлекает всех этих существ, он им не органичен. Девушка присела, потом опустилась на колени, погрузила в воду руки и, зажмурив от наслаждения глаза, поднесла пригоршню к лицу.

Под приоткрытые веки брызнуло искристым светом, и, ошеломленная, не поднимаясь с колен, она увидела, как сад вокруг заиграл всеми цветами радуги. Ослепительно желтое солнце светило с пронзительно-синего неба, но даже не эта синева заставила девушку замереть, а великолепие сада. Все оттенки зеленого, все оттенки желтого, полыхающие чистотой своей короткой жизни цветы, белизна мрамора, пошедшего на скамьи, розоватый его оттенок под ее коленями, и красиво переливающиеся камешки на дне ручья… Аир впитывала в себя красоту мира, и никогда он еще не казался ей столь совершенным, как сейчас. Быть может, потому, что в окружающую ее природу вмешивались в свое время настоящие искусники, гениальные творцы, а любое произведение искусства близко к той естественности, прекрасней которой ничего не может быть. Девушка жадно оглядывала с выдумкой сложенные альпийские горки, колонны, арки и купы кустов, сильно разросшиеся, но оттого не потерявшие, а, пожалуй, только прибавившие композиции законченность и подлинную естественность. А более всех ее внимание привлек куст, притулившийся у самого пролома, маленький и уже наполовину алый. Он облетал, словно на дворе стоял конец сентября. И именно на его сказочном буйстве красок Аир поняла, как окружающий фон влияет на зрение. Сначала краски выцвели, побледнели, а в тот момент, когда на ее лице и руках высохла последняя капля воды, слились в однообразный монотонно-серый фон.

— Аир, — обеспокоенно окликнул Хельд, — что с тобой?

Рейнджеры молча ждали за чертой садика.

Девушка подняла на мужа расширенные глаза.

— Эта вода, она… Понимаешь, она наполнена магией. Она позволила мне какое-то время видеть все в цвете. Господи, как тут красиво!.. Нет, не касайся ее, для тебя это может быть опасно.

— А для тебя нет? — проворчал встревоженный Хельд.

— Для меня, кажется, нет.

— Если опасно для меня, то и для тебя.

— Но я не совсем такая, как ты.

Рейнджер только пожал плечами.

— Дай мне твою фляжку, — попросила Аир. — Твоя побольше. Я в нее налью этой воды. Может, в какой-то момент все вокруг надо будет видеть в цвете.

Она черпнула воды из ручья и тщательно завинтила флягу. В ее сердце еще жило воспоминание об увиденном, и какая-то тоска оттого, что нельзя здесь поселиться. И что вряд ли после того, как их команда отсюда уйдет, она когда-либо снова вернется в столицу, а если и суждено будет вернуться, то ненадолго. Какое-то особенное это было место, недаром на нем поставили город, да и не только потому, что здесь так красиво или так много магии. Особенным это место было и для нее самой, а почему — боги знают.

Перед глазами у нее смутно встало видение дворца изнутри.

— Я, кажется, знаю, куда идти, — сказала она неуверенно.

Мрачный Гердер перевел на нее взгляд.

— Откуда ты можешь это знать?

— Не знаю. Мне кажется. Но я представляю, где может быть нужное нам место.

— Хельд, твоя жена, кажется, помешалась.

— Оставь ее. Что мы знаем о мире? Теперь хоть не наугад идти, а куда-то.

— Куда-то, следуя женским фантазиям?!

— Разговорился ты, Гердер. Утихомирься. Идем.

Они заспешили за Аир, а она торопливо шагала вперед, подгоняемая то ли желанием проверить свои неизвестно откуда появившиеся «воспоминания», которых не могло быть, то ли простым любопытством — что же на самом деле окажется там, куда она всех ведет? Но пока все было правильно. За углом, образованным премиленьким павильоном с колоннадой, действительно оказалась высокая арочная дверь и широкая лестница, ведущая на первый этаж, а затем и выше.

— Лошади пройдут? — уточнил у Тагеля Фроун.

— Пройдут, само собой. Лестница словно нарочно для них сделана.

Аир фыркнула в кулачок.

Они проходили анфилады роскошных покоев, несколько подпорченных пятидесятилетним отсутствием внимания к себе и мало-мальского ремонта, но почти не обращали внимание на окружающее богатство и великолепие. Впрочем, часть ценных вещей из дворца успели вывезти, но многое осталось, и, разумеется, никуда не делись великолепные резные стенные панели из ценных пород дерева, мозаики и витражи, резьба по камню, люстры и даже стенные канделябры. Один из таких канделябров Тагель подобрал с пола, пощупал подвески и, охнув, сорвал со стены второй, парный.

— Что это? — поинтересовался, обернувшись, Ридо.

— Сам канделябр — серебро, а вот подвески у него — драгоценные камни. Тут есть, кажется, рубины, сапфиры, изумруды. Может, и что поценнее.

— Намекаешь на бриллианты? — фыркнул Фроун. — Вот выйдем туда, где все в цвете видно, и окажется, что это простые стекляшки.

— Ну и брошу. Что они, такие тяжелые, что ли?

Спорить с ним никто не стал, тем более что комната эта, в которой он обнаружил канделябры, принадлежала, похоже, какому-то знатному и богатому придворному. Зашли в нее по ошибке, поскольку она не была проходной, и рядом, на столе, обнаружили массивный золотой письменный прибор, серебряное пресс-папье и горсть драгоценных украшений, видимо, оброненных из кармана или шкатулки при бегстве. Украшения Гердер сунул в свою сумку, и выражение лица его при этом было равнодушно-брезгливое. Впрочем, друзья и раньше замечали у него довольно спокойное отношение к выносимым из Пустошей ценностям. Деньги он не ценил, но, как говорил сам, жить-то надо.