Гид
Шрифт:
Как-то в детстве Костя из любопытства, увидев сговаривающихся о чем-то больших ребят, протиснул голову сквозь балконную решетку, чтобы приблизиться к ним. Протиснуть-то голову он протиснул, но назад вытащить ее не мог! Как он тогда испугался! По счастью, дома был отец, который раздвинул прутья. Здесь отца не было. Коренев был один, и, кажется, вытащить любопытную голову из зажавших ее прутьев было невозможно.
Однажды в студенческие годы какой-то маргинальный человек, случайно встреченный им у дверей Большого театра, почему-то пробормотал ему:
“Приходи
В пять вечера”. Костя тогда испугался незнакомца. А главное – его непонятной настойчивости, с которой тот пытался зачем-то ни с того ни с сего задружиться с ним. Коренев ни с кем не хотел быть, и не пришел. А тут зачем-то явился туда, куда совсем не надо было.
Однако, может, еще удастся уйти?.. Но – неудобно стало, ибо действо уже началось.
Стоял длинный стол, вокруг него в кожаных креслах располагались докладчики и вообще уважаемые люди. Во главе стола сидел Владимир
Георгиевич Борзиков, в серо-стальном костюме, без галстука, в бежевой рубашке с открытым воротом, перед ним стоял микрофон. Рядом с ним, справа – полная немолодая дама, крашеная блондинка, она была как бы хозяйкой дома, а слева – знаменитый Кумыс Толмасов, мастер подобных липовых форумов, на сей раз уступивший место Борзикову.
Вдоль стен сидели приглашенные рангом поменьше, пресса и Коренев.
Фотографы время от времени искали нужный ракурс. За спинами председательствующих висела зеленая доска, а на ней белый плакат, на плакате надпись:
“Press Дом
Development Развития
House СМИ”
– Надо объединить всех людей доброй воли, главное – банкиров и промышленников. Чтобы состоялся диалог цивилизаций, мы должны повести за собой человечество. Я летал во Владивосток и выступал там перед простыми людьми. Там – ужас. Но они пришли слушать меня. И вот я, который мог бы жить в любой стране мира, стою перед ними и говорю, что я живу в России. А раз я остаюсь в России, хотя мог бы уехать куда угодно, то, значит, есть еще надежда. Это было очень важно для русских простых людей такое услышать. Я утешил их. На эту тему должен быть снят фильм, – говорил солидно и веско, стараясь не замечать малочисленности зала, Борзиков.
– Владимир Георгиевич, – льстиво сказала блондинистая дама, – нужно скорее снимать, а то идея такая богатая, что мигом украдут.
– А вы читали новый политический роман нашего председателя “Ярмо
Запада”, он в нем всю возможную правду о будущем человечества пишет,
– воскликнул Арахис Журкин, человек в галстуке-бабочке и с бородкой клинышком, говоривший слегка картаво. Он был автором известной книги о православной России и Западе как коварном антиподе России. – Это великий роман, который наконец прояснил наше время. Я бы сравнил его одновременно и с “Войной и миром” Толстого, и с “Капиталом” Маркса.
Недавно вышел, а уже переведен на английский и французский. А кто у нас читал? Тираж всего четыре тысячи.
Борзиков улыбнулся улыбкой скромного самолюбования. И, поднявшись во весь свой небольшой рост, сказал веско:
– Да, я понимал, что такой
– Ничего, мы и по-английски прочтем, – густо засмеялся крупный мужчина в черном пиджаке, вытирая платком голову с редкими волосами.
– Меня зовут Фуят Мансуров, все здесь меня называют “профессор”, а я больше привык к обращению – “товарищ генерал”. Я в Афгане и в Чечне сражался, сам пошел, родители – оба профессора – не сумели удержать.
Еле выжил. Вот у нас в роте деления на национальности не было.
Каждый был должен верить соседу, чувствовать его плечо. Там-то я увидел, что у всех – у наших и врагов – кровь одного цвета, красная.
Вот это все политики должны понять. Я вам важное мое открытие говорю
– про цвет крови. Но Владимир Георгиевич прав, без банкиров и промышленников мы ничего не сделаем.
Сидевший рядом с ним случайный гость (есть такие на всех тусовках) с узенькой козловатой седой бородкой и бегающими глазками, сообщив, что ему шестьдесят два года и что он кандидат наук, встав и вытянув шею, патетически вскрикнул:
– Я открыл проблему, в чем разница между нормой и патологией.
Определять надо по патологиям. А все дело в разломах коры головного мозга. Надо брать анализ крови у каждого новорожденного, и тогда мы все точно будем знать. Я за свое открытие заслуживаю Нобелевскую, но разве мой директор мне ее даст, даже не выдвинет. Надо, чтоб философы это сделали. Тогда и будет польза от философии, когда философы начнут поддерживать гениев вроде меня. Я хочу вместо
Римского клуба открыть Московский, но с положительным устремлением.
Не пугать, а давать заряд бодрости человечеству.
– Замечательная жеребятина. Но в хорошем смысле, – сказал сидевший рядом с ним Р. Б. Нович, все же успевший к халяве. – Я вас полностью поддерживаю. Любую подпись дам. Устрою вам доклад в Институте человека, все равно его через месяц закроют.
Козловатый крепко пожал Новичу руку. С благодарностью. Все это начинало немного напоминать шабаш. Говорят, что за компанию и монах женился. Но здесь-то и компании не было. Директор послал Константина на эту дурацкую посиделку, но сам предусмотрительно не пошел.
Кузьмина он в метро встретил, но тот идти оказался. А вот этого, неуклюжего, с одутловатым лицом, подгребавшего к нему сквозь слушателей, он бы с удовольствием избежал. Это был тот самый Зыркин, что в дверях при входе на него налетел. Своей настойчивостью в общении он чем-то напомнил Косте незнакомца у Большого театра, вдруг ни с того ни с сего принявшегося набиваться ему в друзья. Теперь
Костя его разглядел: толстые щеки, расширяющиеся книзу, как у собаки; усики Саддама Хусейна; маленькие глазки, разлапистые движения и ненатуральный голос. “О Господи, где моя Фроги, моя умная