Гидеон. В плену у времени
Шрифт:
Ханна расплакалась, и Питер нашел в себе силы утешать свою служанку. Он рассказал ей обо всем, что случилось в МиддлХарпендене – обо всем, кроме того, что Огаста описывала, как Кэйт летала над садом, будто летучая мышь. Питер сказал, что решил притвориться пропавшим братом Гидеона.
– Правда выйдет наружу, – возразила Ханна. – Так всегда бывает. Бедный мистер Джошуа – он поехал в Америку с такой надеждой в сердце, и только Господь знает, что с ним случилось.
Когда Питер сказал, что он и его отец сейчас в одном возрасте, а мисс Кэйт попрежнему двенадцать лет, Ханна ахнула
– Это тайна, которую мне не понять! Как это время могло остановиться для них, но не для нас? Но вы наверняка намереваетесь сообщить своему отцу, что, по правде, вы его сын?
– Лучше этого не делать.
– Ох, мастер Питер, никогда не слышала ничего более ужасного!
– Будет еще ужаснее, Ханна, если я скажу, что я его сын, и откажусь возвращаться. Лучше уж я заставлю его вернуться в 1763 год, чтобы найти ребенка, которого он помнит.
– С трудом могу поверить тому, что слышу!
– Я намереваюсь привезти их в этот дом, и, надеюсь, ты будешь обращаться ко мне, как к мистеру Джошуа Сеймуру. Я скажу им, что именно Питер Скокк, а не Джошуа Сеймур пропал и уже двадцать лет считается мертвым.
Ханна молчала.
– Ханна, мне нужна твоя помощь…
– Хорошо, мастер Питер, но думаю, вы заблуждаетесь, и это очень печально.
– Дай мне честное слово, Ханна…
– Честное слово, сэр, но мне хотелось бы понять, что произойдет, если ваш отец спасет вас двенадцатилетнего. Я заботилась о вас – мужчине и о вас – мальчике, и если выходит, что вы не жили с нами, то что будет с моей жизнью?
Питер с удивлением уставился на Ханну, об этом он както не подумал…
Дегтярник вышел из тени, чтобы увидеть Энджели, которая, засунув руки в карманы, стояла невдалеке на ступеньках собора Святого Павла. Он не знал, как поступить, когда увидел, что происходит, поэтому снова отступил в тень. Казалось, девушке угрожали три человека. Дегтярника удивило, что они так рисковали в этом оживленном месте. Они, должно быть, хорошо вооружены. Дегтярник решил понаблюдать.
Он видел только часть лица Энджели. Она пыталась казаться невозмутимой перед микрофоном и направленной на нее камерой с надписью «ВВС Лондон». Трудно было отказаться от короткого интервью, Энджели понравилось, что ее покажут по телевизору.
Звукорежиссер, который держал микрофон, снял наушники и сказал:
– Сейчас все хорошо, уровень звука в порядке.
– Можем начать? – спросила женщинарепортер.
Оператор кивнул.
– Хорошо. «Лондон молодых»… Работаем.
Не только Дегтярник уставился на Энджели, к которой пристали три негодяя, он заметил, что и все люди вокруг тоже остановились и глазеют на эту сцену. Но ни один человек даже не попытался ей помочь! Выходит, лондонцы двадцать первого века тоже не на высоте! Энджели вела себя вызывающе – но почему она не попробовала убежать? Дегтярник пришел к выводу, что палка, которую так агрессивно приставили к ее лицу, была вовсе не безобидной, а очень опасной… а вот устройство, которое крупный мужчина поддерживал плечом, несомненно, наполнено порохом. Эта девчонка просто притягивает неприятности! Дегтярник стал придвигаться ближе.
– В предвыборных
– Да, можете спрашивать.
Вспышка раздражения на лице Энджели отразилась и на лице репортера, но та попыталась благодарно улыбнуться.
– Значит, вы всетаки жительница Лондона?
– Ага.
Дегтярник протиснулся совсем близко, и команда телевизионщиков, давно привыкшая к любопытным, не остановила его. Дегтярник был озадачен – все вели себя не так, как должны были бы, по его представлению. Он не спускал глаз с неизвестного вооружения.
– Как вы думаете, что полезного мог бы сделать мэр для молодежи столицы?
Энджели будто задумалась над вопросом.
– Объявить взрослых вне закона?
Журналистка подняла глаза к небу и крикнула:
– Вырезать!
Дегтярник прыгнул в центр группы с криком:
– Вы никого не порежете или будете иметь дело со мной!
Он выхватил микрофон из рук звукорежиссера, кинулся на оператора и повалил его на землю. Остолбеневшая журналистка ухитрилась подхватить камеру, иначе та разбилась бы о каменные ступени.
– Прекрати, идиот! – завизжала Энджели. – Я все равно не хотела попасть в фильм!
Дегтярник остановился, стоя коленом на груди оператора. Он увидел выражение лица Энджели и сообразил, что не понял ситуации.
– Уберите от меня этого психа! – закричал оператор.
Дегтярник, который больше всего на свете ненавидел выглядеть дураком, вскочил и пошел, не сказав ни слова.
– Это мой дядя, – объяснила Энджели. – Ему очень досталось, и он слегка… – Она покрутила пальцем у виска. – Душевно… Это стресс современной жизни – мэр должен сделать чтото для людей, подобных ему… Я должна идти… Пока…
Группа телевизионщиков успокоилась и следила, как Энджели, подпрыгивая, кинулась за темной фигурой, шагающей по ЛадгейтХилл.
– Эй! – крикнула Энджели. – Помедленнее!
Дегтярник от ярости продолжал идти так быстро, что Энджели пришлось бежать за ним трусцой. В конце концов он, конечно, остановился и повернулся к ней.
– У тебя есть какието претензии к телевизионщикам? – запыхавшись, спросила Энджели и, видя непонимающий взгляд Дегтярника, взорвалась смехом. Лицо Дегтярника исказилось от злости, и он поднял руку, чтобы ударить девушку. В последний момент он передумал, но его рука повисла в воздухе так близко к щеке Энджели, что она почувствовала тепло, исходящее от его кожи. И Энджели расхотелось смеяться.
– Проявляй уважение, девчонка. Второй раз просить не буду. Как видишь, мне многому надо выучиться, и я нуждаюсь в проводнике.
Энджели выдержала его взгляд.
– Кто вы такой?
– Идем, мне нужно поесть. Отведи меня туда, где подают бифштексы хорошего качества.
Спустя четверть часа Энджели и Дегтярник сидели за угловым столом в кафе, куда ее, случалось, приводили, когда она была маленькой. На столах клетчатые скатерти, красные бумажные салфетки и свечи, вставленные в старые винные бутылки. Энджели дважды прочитала меню, но ни одно название не показалось Дегтярнику знакомым.