Гильза с личной запиской
Шрифт:
Позади Мамкина сидела темноглазая, с тонким смуглым лицом девушка, и летчик беспокоился, не загораживает ли он своей головой экран, видно ли, как наши сибиряки в овчинных полушубках ломают ребра немцам? Девушка ловила взгляд Мамкина и молча улыбалась ему.
Летчик же всякий раз смущенно произносил: «Извините!» – и старался теснее вдавиться крестцом в стул, чтобы его лохматая голова не загораживала этой волжской красавице экран…
Когда кончился фильм и в зале зажегся тусклый, какой-то немощный свет, народ в рядах поднялся как по команде, дружно и в едином порыве захлопал
Люди аплодировали не только толковым киношникам, снявшим этот фильм, а в первую очередь солдатам, так умело и храбро остановившим ненавистного врага.
Девушка аплодировала тоже. Мамкин переместился чуть в сторону, смещаясь на бок, чтобы было видно лицо девушки, – скосил взгляд и довольно улыбнулся: разместился он удачно. Аплодисменты звучали минуты три, не менее, потом стихли, и народ потянулся к выходу.
На улице уже было темно, редкие фонари светили так же немощно, как и лампочки в кинозале – вполнакала.
Девушке в такой темноте трудно будет добираться до дома – ноги ведь сломает в первой же канаве. Летчики, с которыми Мамкин пришел в кино, поняли его интерес к темноволосой девушке и ждать не стали – посчитали, что только мешать будут. Наверное, с их точки зрения это было верное решение.
Девушка, шедшая впереди Мамкина, метрах в десяти, придержала шаг, тревожно вгляделась в гнетущий сумрак улицы.
– Как же вы домой пойдете? – спросил Мамкин и машинально поправил на себе борта шинели.
– Не знаю, – ответила девушка легкомысленно, – как-нибудь.
– А если встретятся хулиганы?
– Совсем не обязательно. Хулиганов может и не быть.
– Обычно раз на раз не приходится, – в голос Мамкина натекли озабоченные нотки, – рисковать не надо… Пойдемте, я вас провожу.
Девушка облегченно вздохнула, но тем не менее протестующее вскинула голову и отступила на шаг в сторону.
– А это удобно?
– Вполне. Более того, мне будет приятно – я сделаю для вас доброе дело. И главное – буду спокоен. Ведь хулиганов ныне в любом городе, как сверчков на печке. А у меня оружие с собой. – Он хлопнул по боку, где на ремне висел верный убойный ТТ. – Ежели что, отстреляемся.
– У нас стрельба иногда действительно бывает… Ночью, – речь у девушки была хорошо поставлена, будто у актрисы, но актрисой она явно не была – актрисы приезжали к ним на фронт, посещали и их полк, выступали с веселыми программами, ужинали вместе с летчиками, каждой из них выделяли по шкалику спирта вместо гонорара, – в общем, весело было, но это были совсем другие люди…
– Хотите, я угадаю, кто вы по профессии? – предложил он.
– Попробуйте, – живо отозвалась девушка.
– Вы – учительница.
Девушка от неожиданности остановилась.
– Откуда вы узнали?
– Догадался. К этому есть еще небольшое добавление. Вы преподаете в младших классах.
– Вы колдун, – изумленно проговорила девушка, – настоящий колдун из сказки Бажова.
Улица была пустынна, ни одного человека из тех, кто волной выплеснулся из кинотеатра, не было, половина окон в домах уже не светилась – завтра предстоял рабочий день, и он обещал быть трудным.
– Нет, я не колдун. –
– Да, у вас нет петлиц… Но на шапке – летная кокарда.
– Это не кокарда, а капуста.
– Что-что? Не поняла…
– Мы эти кокарды называем капустой. Есть еще птички, но их крепят только на фуражки.
– Интересно как… Капуста… птичка. Огород какой-то, охраняемый пернатыми.
– И последнее, – сказал Мамкин, подставил девушке локоть, и та ухватилась за него. – Вас зовут Леной. Правильно?
Над крышами домов пронесся ветер, прилетевший с Волги, громыхнул куском оторванной от деревянного основания кровли.
– В паспорте действительно стоит Елена, а домашние величают Лелей… Раз уж вы такой угадыватель, то, может быть, и фамилию мою назовете, а заодно и номер школы, в которой я работаю?
– Нет, этого я не одолею, – Мамкин засмеялся. Помотал головой, – ни фамилии вашей, ни номера школы…
– А я думала, вы действительно волшебник.
– Далеко и далеко не он. И вряд ли когда волшебником буду. Возраст уже не тот.
– А возраст тут при чем?
– Обычно волшебников воспитывают с детства. Даже раньше – с пеленок, а может быть, и в утробе матери, – убежденно проговорил Мамкин, – а я свой пеленочный возраст даже не помню. И вообще такого у меня не было.
– Это почему же?
– Я из деревни. А в деревнях такого понятия, как пеленки, не существует… И не существовало, по-моему, никогда.
Мамкин замолчал. То ли село свое вспомнил, то ли колхоз, гордостью которого был американский колесный трактор «фордзон» (кстати, перед самой войной колхоз получил еще два трактора – так же колесные, отечественные, марки ХТЗ – Харьковского завода, и они были нисколько не хуже американца), то ли дом родной, где провел лучшее время в своей жизни. С играми в лапту на зеленых весенних лужайках, с пасхальным битием крашеных яиц «Кто кого зароет» и карасевой рыбалкой – караси в их пруду водились такие вкусные, что приятель Мамкина по имени Никиток однажды чуть язык свой не проглотил – язык вместе с жареным карасем, сдобренным сметаной, сам уполз в горло.
Ветер усилился – пробивал теперь насквозь не только скромное женское пальтецо, но и шинель, забирался в рукава, кололся, щипал кожу, – погода в этих местах менялась стремительно, – значит, где-то неподалеку пролегал горный массив или на климат так сильно влияла великая река Волга… Так недалеко и до того момента, когда ветер начнет сносить крыши.
Мамкин вскинулся, словно бы пришел в себя, покосился на спутницу, которая продолжала молчать, словно бы боялась нарушить мысли спутника, и Мамкин был благодарен ей за это; когда-то в детстве он очень боялся девчонок, – собственно, боялся не только в силу своего характера, боялись все пацаны… Наверное потому, что не знали, как себя вести с ними, что им говорить, с какой стороны подступаться…