Гильзы в золе: Глазами следователя
Шрифт:
Через полчаса, по словам Мокрецовой, она решила взглянуть, не ушел ли далеко от дома Степка.
Переступив порог коридора, она вскрикнула от испуга. Мокрецов висел в петле, а в стороне на полу валялся табурет.
Объяснения женщины, однако, не вязались с данными осмотра.
Странные пятна на шее, багровый рубец на щеке, у рта и в особенности нетипичная петля давали основания думать, что хозяин дома умер при совершенно иных обстоятельствах.
Никакой записки, обычной в этих случаях, при осмотре найдено не было.
На следующий день Анна Мокрецова,
Из коридора слышался голос Степки, пришедшего с матерью. И тут у следователя мелькнула одна мысль.
Карасева удалила женщину из комнаты и позвала мальчика.
Степка только одну минуту усидел на стуле. Потом он принялся лазить, хватать из стакана карандаши, хлопать пальцами по клавишам пишущей машинки.
Чтобы мальчик немного угомонился, Карасева дала ему лист бумаги и цветной карандаш. Когда лист оказался исчерченным неописуемыми каракулями, Карасева мягко спросила:
— Степа, а почему твой папа висел в коридоре?
То, что услышал следователь, было совершенно неожиданно.
— Он лежал на кровати, а мы его веревкой обмотали. Он — хр-р! А потом мы его кверху тянули.
— Кто тянул?
— Мы все. Мама, Коля, Наташа. И я тянул.
3.
Анна Мокрецова не стала запираться. Беседа с ней продолжалась на основе полной откровенности.
Вытирая концом головного платка набухшие глаза и путаясь в словах, она торопливо рассказывала:
— Ведь мне после него тюрьма раем покажется. Я еще не верю, что он мертвый. Всю зарплату пропивал. А какая она у меня? Посудница на кухне. Если бы там не ела, да в кошелке домой не приносила, умерли бы. Хлеб — весь оттуда: куски, что на тарелках остаются…
Она всхлипнула.
— Посмотрите кругом — жизнь-то какая? Девчонка, глядишь, в семилетке, а у нее туфли на высоком каблуке и чулки капроновые, а на парне костюм за сто рублей. Или на соседей поглядишь: в кино идут, в театр, квартиры получают, новоселье… А тут, как в другой земле живешь. Людей таишься, все смолчать стараешься, грязь свою прячешь от людских глаз. А что бы не жить? Бухгалтер он, образованье дали ему, в люди вывели. Дом у нас свой. Чего не хватает?
— Да если б только пропивал, а то издевался. Домой к детям не хотелось идти. Из синяков не выходила. Зальет глаза и начинает. Я, говорит, несчастный. Неизлечимый. Я дипсоман. Водка, говорит, мне жизнь сохраняет. Без нее я сразу помру. Я, кричит, знаю, ты давно ждешь, когда я недвижный буду.
Не выдержишь и скажешь ему что-нибудь. Тогда он хватает что попало — и в меня. И у соседей от него пряталась, и дома не ночевала. Бабка тут одна, через двор, оставляла жалеючи. А потом сына стал бить. Приневоливал бутылки порожние собирать. Иди, говорит, в парк к маслозаводу. Ну, а мальчик уже большой. Взял один раз в руки топор и говорит: «Не подходи!» А взгляд такой, что муж пьяный-пьяный, а сразу из дома ушел. А
Решили мы к осени на одежонку детям собрать. Стали брать с галантерейной фабрики на дом коробки клеить. Сядем вечером, я и дети, даже Степка, и клеим. Заработали немного. Так он стал требовать, чтобы ему отдали…
Прихожу вчера. Вижу произошло что-то. Большие молчат Степка всхлипывает, а громко плакать боится. Глянула, а на столе копилка Степкина разбитая. Полгода на железную дорогу собирал. Игрушка такая. А он пьяный сидит. Весь в грязи. Выгреб мелочь и напился. И пока, видно, по дождю шел, в каждой луже побывал. Завалился он на мою кровать в чем был, не раздеваясь. С ботинок на матрац течет. Стала я его разувать. Вроде спит. Один ботинок сняла. Начала другой стаскивать, а он ка-ак двинет меня ботинком в лицо. Я так и залилась кровью. Не спал. Притворялся. Подбегает Степка.
— Ты за что маму?!
А он и Степку, да так, что мальчишка в угол отлетел и воздух ртом хватает.
Закричала я не своим голосом, бросилась на него, стала душить, а он сильный. Подбежали дети. Мы его прикрутили веревками к кровати, чтобы ногами не бил. Держу его за горло.
— Будешь, говорю, прощение просить?!
А он хрипит:
— С-сама развяжешь. А как р-развяжешь, я тебя убью. За тебя, говорит, много не дадут.
И плюнул мне в лицо.
Откуда у меня только сила взялась. Душу его и думаю: «Дадут тебе срок, ты через год опять придешь, спишут тебя. Ты будешь еще хуже. Нужно с тобой совсем…»
Посинел он и глаза подкатил. А потом мы его все подтянули на веревке в коридоре — вроде сам повесился. И не верим, что одни…
До суда Мокрецова оставалась на свободе. Незадолго до рассмотрения дела из деревни в прокуратуру пришло письмо. Писали отец и мать умершего.
«Мы не осуждаем Анну, — читала Карасева. — Мы стыдимся, что у нас был такой сын. Мы хорошо знали его и жалеем, что из-за него теперь может пострадать Анна».
Старики взяли на воспитание дочь Мокрецовой. Сыновья остались с матерью.
Дело разбиралось при переполненном зале. Слушатели едва верили, что Григорий Мокрецов — не выдумка. Он представлялся подобием ископаемой окаменелости.
Впервые за многолетнюю практику прокурор просил суд назначить за умышленное убийство условную меру наказания.
ГОРЖЕТКА
ЧП вошло в райотдел утром через комнату дежурного в образе кокетливо одетой дамы лет тридцати. Длинными холеными пальцами дама вытащила из маленькой сумочки лист, сложенный вчетверо, и положила на стол.