Гимназисты
Шрифт:
Тихон был брат матери Тани. Он же и воспитал ее, когда она осталась бездомной сироткой. Таня любила его и теряла в нем последнего близкого человека.
– Заболел? – спросила озабоченно Аглаида Васильевна.
– Сейчас понесли из кухни. Ой, боже ж мой!
– Третий припадок… да, – бессильно проговорила Аглаида Васильевна.
Таня громко застонала и стала качаться, утираясь передником. С нее сразу слетел городской лоск.
– Полно, полно, – успокаивала Аглаида Васильевна и горячо поцеловала Таню в лоб. – Ну, что ж делать! Я тебе такая же родная… была и всегда буду.
Таня, вытирая слезы, поцеловала руку
– Иди к нему… Одарка пусть за тебя побудет в комнатах.
Таня ушла. Вошла Наташа и не то сконфуженно, не то устало присела.
– И Одарка плачет! – махнула она рукой.
– С той что?
– Конон пропал…
– Ну! – сделала резкий жест Аглаида Васильевна.
– Я знала, что Тихон умрет, – скривила Наташа лицо в свою обычную гримасу боли.
– О господи, как я не люблю, когда ты каркаешь.
Наташа с самого детства составила себе репутацию Кассандры. На этот раз Аглаиде Васильевне был неприятнее обыкновенного этот дар Наташи.
– Чем я виновата, – усмехнулась Наташа. – Снилось мне, что я умерла…
– Долго жить будешь.
– Да я-то буду… Я всех переживу.
– Ты в самом деле, Наташа, воображаешь себя провидящей!
– Да ведь это помимо меня: я не успела еще и подумать, а уже сказала…
– Это можно развить в себе до опасных размеров. Не хочу слушать твоего сна.
– Как хочешь, – лениво усмехнулась Наташа.
– Ну, что же? – спросила Аглаида Васильевна, помолчав.
– Умерла и иду по тому свету… Какая-то гостиная… обыкновенная серая мебель, люди какие-то… Я все иду, отворила дверь… Три двери: одна посредине в углубленье, и прямо в нее красный огонь падает, а две поменьше по бокам… И такой яркий красный свет от фонаря прямо туда, в углубленье… Я иду и знаю, что, в какую дверь попаду, от того и вся судьба зависит, и иду прямо в среднюю. Отворила, никого… тихо… Я подумала: вот здесь уже настоящий конец жизни. Вдруг вижу: подходит кто-то ко мне и спрашивает: «Куда ты идешь?» И опять я знаю, что от этого вопроса все зависит: в рай я попаду или в ад. А этот, который спрашивал, наклонился и смотрит на меня. И я не знаю – черт он или ангел. И мне хочется любить его, и боюсь… и плачу. А он так ласково на меня смотрит: «О чем ты плачешь?» Я говорю: «Не знаю». Он наклонился ко мне и спрашивает: «Хочешь суда?..» Это мы вчера Жанну д'Арк читали, и все это перепуталось… Я говорю: «Хочу». Он отдернул занавеску, и я вижу – пропасть народу сидит на скамейках… Я встала на колени, скрестила руки и стою. Вдруг встает Тихон и говорит: «Я знаю ее – это юродивая».
Аглаида Васильевна мельком взглянула на дочь и опять отвела глаза.
– Я стою и думаю: какая же я юродивая? А Тихон смотрит мне строго в глаза… И я смотрю и думаю: если я скажу, что я не юродивая, – Тихон пропал; скажу я, что юродивая, – я пропала… И не знаю, что мне делать… Стою, стою… кто-то говорит: «Нет, это не Жанна д'Арк…» – и вдруг я куда-то провалилась. Провалилась и лежу тихо. И кто-то прямо мне на ухо: «Тихон умер». Я открыла глаза – утро.
Наташа вздохнула и уставилась глазами в окно.
– Это мы вчера говорили, читали, все это перемешалось…
– Все это оттого, – сказала Аглаида Васильевна, – что вы долго по ночам засиживаетесь. Я тебе запрещаю позже одиннадцати часов сидеть. Вместо того чтобы за лето поправить здоровье – ты посмотри, на что ты стала похожа… Да
– Он без всяких претензий.
– Не он, а ты без всякой критической способности… Надо приучаться разбирать людей, потому что нет отвратительнее и глупее человека, который ходит с добровольно закрытыми глазами.
Наташа напряженно слушала. По ее лицу разлилось выражение недоумения и огорчения.
– Дети, которые в пороховом складе бегают с огнем в руках и радуются… Полутора тысяч в этом году нет… Откуда я их возьму? Осенью в банк… в город… Зина не сегодня-завтра невеста… Откуда же я возьму… А им точно праздник…
Голос Аглаиды Васильевны оборвался. Наташа бросилась к ней и стала горячо целовать ей руки и лицо.
– Я знаю, знаю… что все вы любящие, но пока доберешься до вашего сердца…
Аглаида Васильевна проглотила новые слезы.
– Сегодня Тёма стоит передо мной: точно я ему самая чужая… Глупый мальчик… Позови его…
XVI
Как-то через несколько дней, под вечер, от умирающего Тихона прислали за Аглаидой Васильевной. Она пошла с сыном. Карташев шел задумчивый, с какой-то пустотой в голове и сердце. В белой хатке с желтой печкой, желтым полом лежал под образами Тихон. Отец Даниил торопливо и угрюмо свертывал у окна дары.
– Позволил себе обеспокоить для успокоения умирающего, – сказал он, угрюмо подходя к Аглаиде Васильевне.
– Благословите, отец, – ответила она и, когда священник сделал крест, приложилась к его старой руке.
Отец Даниил более мягко проговорил, понижая голос:
– Желает повиниться перед вами… Прощайте ненавидящим вас…
У ног Тихона стояла испуганная Таня с заплаканными глазами, подпершись рукой.
– Лишние свидетели, удалитесь, – распорядился отец Даниил.
Карташев нерешительно стоял, когда Аглаида Васильевна, подойдя к Тихону, поманила сына. Тихон сделал движение, как бы желая освободиться или распустить что-то, сжимавшее его шею. После этого движения он долго и неподвижно смотрел в глаза Аглаиде Васильевне.
– Ты хотел мне что-то сказать? – спросила она, наклоняясь к умирающему.
– Хотел, – мучительно тихо прохрипел Тихон. Аглаида Васильевна поняла, что ему трудно говорить.
– О Тане не заботься: она всю жизнь у нас жила, и я не оставлю ее…
– Одна, – прошептал Тихон.
– Знаю… знаю, что негодяй обманул ее…
Тихон тоскливо кивнул головой.
– Знаю, что сын есть. Буду и о нем заботиться…
Аглаида Васильевна выпрямилась и опять наклонилась.
– Будь спокоен: господь слышит наш разговор.
Она опять выпрямилась и как бы не то утверждала выражением лица, не то спрашивала: «Все?» Тихон мучительно поднимал на нее глаза.
– Грешен, – прошептал он.
– Все мы грешны, – наклонилась опять Аглаида Васильевна.
– За добродетель вашу… окаянный… – судорожно заметил Тихон, – сжег…
Глаза Тихона с ужасом раскрылись и застыли на Аглаиде Васильевне. Она не то отшатнулась, не то поднялась, чтобы лучше сообразить.
– Скирду сжег? – спросила она жестко.
Аглаида Васильевна, обводя сына ледяным взором, смотрела в окно.