Гиперборей
Шрифт:
Олег уже опускал клинышек ковра, когда в палату ворвались, грохоча сапогами, воины с короткими тяжелыми копьями. Двое держали пылающие факелы. Впереди ковылял, сильно хромая, с обнаженным мечом воевода со злым, сдвинутым набок лицом: уродовал огромный распухший кровоподтек всех цветов радуги — глаз заплыл, губы распухли. Рудый с содроганием узнал Листа, злополучного воеводу, который сражался у обрыва.
Лист быстро оглядел зал, прошепелявил:
— Обшарить вше ходы-выходы!.. Осмотреть комнаты. Ешли двеши
Похоже, вторая половина его зубов осталась у обрыва на невспаханной земле, ожидая весны. Один воин, в полном доспехе и в шлеме, покосился на обезображенное лицо свирепого воеводы, зябко передернул плечами, словно от внезапного северного ветра, сказал нерешительно:
— Они здесь в самом деле?
— Здешь, — гаркнул Лист. Он закашлялся, плюнул на пол темным сгустком. — Я их обезошужил и захватил, но потешял пятнадцать воинов, а в моей дружине были лучшие из лучших! Но эти пшоклятые вше равно ушкольшнули, вовремя для них напали пшоклятые урюпиншы...
— Но почему они здесь?
— Мы захватили их женщин, душак. Они не трушы! Охотники показали, что четвешо вшадников галопом нешлишь в нашу шторону. К тому же я только что обнашужил, что вошота отпешты!
— Ворота терема?.. Могли забыть запереть.
— Нет, пока я сташший воевода, — отрезал Лист.
Воины, снова громко топая, выбежали из палаты. Лист подозрительно огляделся, пошел с обнаженным мечом вдоль стены. Олег попятился в темноте на цыпочках.
Рудый прошептал:
— Что подсказывают боги?
— Говорят, что мы — бравые мужи.
— Я не Асмунд, мне чести не надо. Лучше быть живой лисой, чем мертвым львом...
— Шшшш!
Олег потащил за собой Рудого в глубину хода, круто свернул. Рудый не успел увидеть поворота и влип в каменную стену, зашипел, как разъяренный змей.
— Что на этот раз? — потребовал раздраженно Олег.
— Крысы...
Олег двинулся в темноту, но впереди уже заблестел рассеянный свет. Они выбрали крохотную комнатку, где стояли два огромных сундука, высокая кровать, тускло светил догорающий факел.
Рудый еще тер кулаками глаза, свет больно резал, как вдруг в коридоре послышались тяжелые шаги. Дверь содрогнулась от толчка. Послышались грубые голоса, толстые доски затрещали. Олег вытащил из ножен кинжал, стал рядом с дверью. Рудый застыл с другой стороны, лицо его стало мрачным, оскаленные зубы заблестели, как у загнанного хорька: отступать некуда — сами захлопнули себя в ловушку.
Дверь содрогнулась, доски подались, начали со скрипом раздвигаться. Олег вскрикнул тонким, детским голосом:
— Ой, кто там?.. Папа, это ты?
За дверью наступила тишина, потом — потрясенный голос:
— О, Сварожич! Там дети князя...
— Достанется
Рудый не верил ушам своим, но шаги быстро удалились. Он повернул сияющее лицо к пещернику:
— Хорошо, что здесь так чтят детей!
Олег ответил равнодушно, думая о другом:
— Свои жизни чтят...
— Думаешь, не ради детей?
— Стань на их место. Ломать дверь, ожидая, что двое — нет, четверо! — осатанелых уже занесли для удара мечи? Всякого, кто шагнет через порог, исполосуют от макушки до задницы... Поневоле схватишься за любое объяснение, чтобы оставить дверь в покое.
— Ты не веришь в добрые чувства, — обвинил его Рудый. — А еще святой человек!
— Пойдем отсюда. Лист не пройдет мимо запертой двери.
— Веди, тебе боги подсказывают.
— В этих норах важнее подсказка крысы.
— Не богохульствуй! — воскликнул Рудый патетически, но глаза его блестели живо, на пещерника смотрели с интересом.
Олег выхватил факел, подбежал к высокому окну. Рудый подставил спину, Олег вспрыгнул ему на загривок. Рудый заохал, перекосился, но Олег не обращал внимания, выглянул, быстро просунул руку с факелом.
Когда спрыгнул на пол, Рудый с трудом разогнулся, сказал обвиняюще:
— На меде и акридах так не взматереешь!
Снизу в окошко потянуло гарью, начал заползать сизый дым. За стеной послышался топот, кто-то истошно заорал, затопали еще громче. Олег кивнул Рудому, тот работал хитрым ножичком, снимал скобы. Олег прислушался, затем распахнул дверь. Они пронеслись через освещенный пламенем коридор, вскочили в темную комнату, где распахнутая дверь уже висела на одной петле.
Затаившись в темноте, они видели на фоне огня темные фигуры, что растаскивали горящие клочья ковров, рубили деревянные перегородки. Кто-то катил огромную бочку, из нее хлестала темная, сильно пахнущая струя. Рудый потянул носом, простонал: «Такое пиво переводят!.. Лучше весь терем в пепел...»
Олег нетерпеливо кивнул, они перебежали через коридор. С площадки, где стоял массивный камнемет с отполированными ручками, видно было внизу пламя, там клубился черный дым, суетились люди.
Рудый равнодушно отмахнулся:
— Пусть горит. Все равно не наше!
Лицо Олега было черным, как ночь, в глазах вспыхивали и гасли багровые отблески. Он сказал тяжело:
— Умилы и Гульчи здесь нет. Я бы ощутил.
Дверь распахнулась с металлическим скрежетом. На пороге появился ухмыляющийся страж:
— Эй, черненькая! Тебя изволит видеть князь.
Гульчачак сердито поднялась с холодного каменного пола. Страж намерился дать ей леща, она отшвырнула его руку — потную, длинную и отвратительно волосатую, взбежала по выщербленным ступенькам.