Гиперборейская чума
Шрифт:
– Правду у нас кажуть, що в Москви грошей куры не клюють. Не встыг прыихаты, а вже два мильйоны долларив пропонують, – як з конопель…
– Дед, вот ты смеешься, – сказала Ираида, – а он всерьез. С ума сойти.
Вновь приоткрылась дверь, и появился Вася.
– Ира, госпожа. На телефон, бжалста. Эмерикан посолство.
– Вот видишь, голубь, – сказал дед на чисто русском. – А ты – Бразилия, Бразилия…
И воткнул в приоткрывшийся рот пленника аккуратно свернутое кухонное полотенце с фальшивым вышитым петухом.
Рифат сидел за пультом и внимательно смотрел на круглый зеленый экранчик – видимо, контролировал,
– Из посольства, – сказал он негромко. – Без лажи.
Ираида взяла трубку.
– Слушаю…
– Здравствуйте, госпожа Шипицына, – сказали на том конце провода приятным голосом с легким и тоже приятным акцентом. – Ираида Павловна. Меня зовут Джо Линденлауб, я третий секретарь посольства США в вашей стране. Я имею приятную возможность сообщить вам, что майор Дуглас Фогерти жив и желает встречи с вами, чтобы лично засвидетельствовать уважение и безмерную благодарность. Я также передаю вам личную благодарность Президента Соединенных Штатов за важное участие в деле освобождения военнопленных. И передаю приглашение на прием, который состоится двадцать шестого июня в семь часов вечера в загородной резиденции посла. Очень скоро вы получите отпечатанное приглашение на два лица с указанием маршрута и адреса, но за вами, разумеется, будет прислан персональный автомобиль. Я прошу не отказать господину послу в этом приглашении. До скорой встречи.
ИЗ ЗАПИСОК ДОКТОРА ИВАНА СТРЕЛЬЦОВА
От слов «…два миллиона долларов и бразильские паспорта» я очнулся, и секунд тридцать чувствовал себя нормально. Очень болела шея, чуть меньше – ребра, но в голове вдруг оказался полный порядок.
Чуть расщелив веки, я смотрел через комнату на связанного человека, который несколько веков назад пытался убить меня, и не испытывал к нему никаких чувств. Он сидел на моем любимом зеленом диване, под картиной, купленной на Арбате за двести долларов и изображающей старинный корабль: обросший каким-то темно-зеленым, с прозолотью, мочалом – в свете полной луны. Пока я лежал и считал, сколько таких картин можно купить на два миллиона, дед Грицько заткнул Ященке рот полотенцем, а потом, когда Ираида вышла, обронил:
Де два, там и пять. Пизнише обговоримо.
На меня будто полили из горячего чайника. Но надо было стерпеть, не заорать и даже не шевельнуться. Что я и смог – кое-как…
А потом опять накатила волна мутного киселя, в котором я захлебнулся.
Все время, пока в квартире покойного Сильвестра шел осмотр места происшествия, пока обмеряли и рисовали комнаты, фотографировали трупы – самого Сильвестра и епископа-армагеддонянки Екатерины, – пока все посыпали черным порошком в поисках необычных следов и отпечатков, – барон Хираока провел в состоянии полного расслабления, и поэтому на него не обращали никакого внимания. Несколько раз занятые милиционеры будто бы натыкались на что-то, всматривались с недоумением – и бежали дальше, тут же забывая обо всем, что ухитрялись заметить…
Он ровно смотрел на убитых, на живых, в окна, залитые внезапным дождем, на ветви рябины, вздрагивающие под ударами крупных капель. Сами собой приходили стихи.
Летней бабочки следПовис над цветком.Не кончается миг…Барон редко записывал свои стихи, а последние годы все чаще забывал те, что держал
Грицько пришел к нему, взволнованный, месяц назад. Оказывается, чижмарский колдун Святослав Логинович, не сказавшись никому, по первоводью уплыл к потаенной деревушке Предтеченке, которую какие-то беззаконные сожгли дотла два года назад. Вернулся же колдун в большом недоумении, потому что из найденных под кузнею записных книг узнал, что собирались предтеченцы именно в нынешнем году, осенью, отправиться наконец в Беловодье, страну справедливости и счастья. Но для того им предстояло прибыть зачем-то в Москву, одолеть в сражении легионы Сатаны, а уж затем следовать на север, к великим лесам, озерам и пещерам…
Грицьку – теперь уже атаману Грицьку – понадобилось немного дней, чтобы сманить в Беловодье полтора десятка охотников, заскучавших новыми малоосмысленными временами, и с ними немалый обоз. Пока основные силы готовились (исполняя в основном приятный, но утомительный обряд «проводины»), сам атаман и барон отправились в дозор и разведку. И вот – сразу, без особых поисков, попали на место, отмеченное когтем Сатаны.
Это немедленное попадание было знаком, тайю, свидетельствующим, что пока все делалось и делается правильно – и нужно только не останавливаться, не застревать мыслью и делом на деталях и частностях, а продолжать начатое однажды движение…
Барон последние дни довольно часто видел Сатану во сне. Сатана представал в образе лоснящейся краснокожей мускулистой женщины с необъятной задницей, огромными витыми рогами на голове, мужским удом причудливой винтообразной формы, да еще стоящей на четырехпалых когтистых птичьих ногах. Барон пытался анализировать свой сон по «Чжуан-цзы» и по Фрейду, но к определенному выводу так и не пришел. Более всего смущала четырехпалость – вместо обязательной для птиц трехпалости…
Он так глубоко погрузился в размышления, что чуть было не остался заперт в квартире. В последнюю минуту, проскользнув между людьми, одетыми в одежду странно-синего, не встречающегося в природе цвета, он бегом спустился вниз – и успел придержать дверь автомобиля, в котором приехал сюда.
– Ох, простите! – воскликнула Хасановна. – Мы и забыли про вас…
Барон широко улыбнулся ей и вежливо кивнул.
– Я думаю, они просто идут по следу кадуцея, – сказал Панкратов. – Видимо, этот священник брал его в руки. Боюсь, что нынешние владельцы кадуцея подвергают себя огромной опасности. Огромной.
– Про этих псов вы говорили… тогда? – спросил Крис, не оборачиваясь.
– Во всяком случае, подобных. Антон в предпоследние годы стал… как бы сказать… избыточен.
– Из-за этого вы его и прикрыли?
– Да. Неконтролируемый рост опасен. Особенно когда речь идет о таких материях, как управление массовым сознанием…
– Интересно, а он знает, что расправа с «Шуйцей» – вашей десницы дело?
– Знает, конечно. Он просто не знает, что все предыдущее – тоже наших рук… Ну, что? Вы меня отпускаете?
– Конечно. Вы же парламентер.
– Мое предложение остается в силе. Рекомендую воспользоваться. Настоятельно. Мало того, что вы никогда не пожалеете об этом…