Гиперборейская чума
Шрифт:
Он вскочил и побежал помогать.
– Если честно, то мне это так надоело… – сказал Панкратов. – Достали они меня, паразиты, как сорок тысяч братьев достать не могут… Ладно, когда жратву им туда, коньяк и лопаты посылаешь, а когда еще и танки… нет. Не желаю участвовать. Асы, ваны, пандавы, кауравы, титаны… надоели. И все.
– А чем там все кончилось у Сережи с Эши… с этим…
– Ничем хорошим, как вы понимаете. Не хочу об этом. Сережа… я чувствую, что виноват перед ним. Не нашел сразу, не узнал… моя вина. А потом, когда узнал, где он и кто он… надо было более настойчиво пробиваться к его памяти, к той, забытой личности. То есть я старался, но вижу, что недостаточно. Испугался, что у него начнется раздвоение. Он и без того… – Панкратов пошевелил пальцами у виска. – С проблемами. Вот я и решил тогда: буду поддерживать исподтишка… Он ведь и Эшигедэя не узнал, когда тот к нему пришел.
– Узнал, – сказал Крис.
– Нет. Он его возненавидел – не сразу, постепенно, – но сам не знал, почему…
Шумно вернулся Марков, принялся раскладывать по столу какие-то свертки, банки… Хасановна, взяв предложенный стакан, прищурилась на Панкратова:
– Ну, что, Илья Кронидович? Ваша карта бита? Рухнула вековая мечта о мировом господстве?
Панкратов встал.
– Я хочу выпить за то, – сказал он, – чтобы наши мечты всегда оставались мечтами. Так они гораздо красивее. Особенно когда видишь все это с изнанки.
Брякнули кубики льда.
– Зато никому не поклонялись так охотно, как неведомому богу, – сказал Крис. – И этим можно утешаться.
– Богу-снабженцу, – проворчал Панкратов и снова потянулся к бутылке. – Говорила мне Марысичка: если бы ты застрелил генерал-губернатора, то твоим именем по крайней мере назвали бы детский сад…
– Все революции погибли из-за людского тщеславия, – мудро сказала Хасановна. – Подлинные вожди и герои существуют в безвестности.
– И боги, – добавил Крис.
– Памятник неизвестному богу, – сказал Терешков. – Пионеры, вечный огонь, венки от правительства…
– Или павшему ангелу, – добавил Марков.
– Типун вам на язык! – испугалась Хасановна.
– Ой, – сказал Терешков, – и правда, чего это я…
– Все это ерунда, – сказал Панкратов. – Уже столько всего наболтали, что можно
– Брось, – сказал Марков. – Все это плешь. Вот лед кончился – это да. Это плохо. Не люблю я виски без льда. Особенно в жару.
– Лед – кончился… А вы знаете хоть, почему кончился лед? Когда вы швырнули эту базу…
– Мы тут ни при чем. Ты нам хоть это не шей.
– Без вас так или иначе не обошлось – хотели вы того или нет… Так вот – в ледники улетела чертова уйма термита. Больше тридцати тысяч тонн. Плюс энергетический потенциал этих шестидесяти тысяч лет… Вот вам и конец ледникового периода. Дора Хасановна, если я правильно помню, первоначально этот термит для чего предназначался?..
– Правильно я товарищу Бокию тебя расстрелять предлагала! – сварливо сказала Хасановна.
– Ничего не правильно. Для чего предназначался, на те цели и был израсходован. Обогрев Арктики. В чем состав преступления? Вон, Гольфстрим до сих пор функционирует исправно…
– А кого он обслуживает, этот твой Гольфстрим? То-то и оно! Пригрели Европу…
– Кстати, о Европе. Хасановна, ребята! Только не перебивайте меня, ладно? Мы все примерно в одном положении: одинокие и потерянные в этом времени людишки. И в ближайшем будущем нам ничего не светит. Так? Значит, мы можем что? Сидеть в переходе и играть на трубе, или забивать козла, или писать мемуары… Так делают почти все. Это тривиально. Крис, ведь вам найти какую-нибудь вещь – несложно. У меня помойка денег. Ребятам тоже хватит поезда под откос пущать – война кончилась…
– Ну?
– Значит, так. Началась эта история в Иерусалиме в тридцать третьем году от Рождества Христова, а оборвалась в сорок четвертом – уже нашего века – где-то в Арденнах…
– Машину не дам, – сразу заявил Марков.
– А я и не прошу, – отмахнулся Панкратов. – Ты лучше за стаканами следи, чтоб не высыхали. Так вот: в сорок четвертом, зимой, в Арденнах шли тяжелые бои…
Красноярск, январь – май 1999