Гиперборейская чума
Шрифт:
– Поторопился… вернее, поторопится государь с освобождением, – сказал Кронид Платонович. – Мне бы рапорт на Высочайшее имя представить, да кто ж ему поверит, такому рапорту… Ах, пережалели мы мужичка, не допороли…
– И мадьяр в свое время не добили, – мрачно добавил Петр. – Вот они нас чуть и не расстреляли.
– А комиссар Хомяков, – сказал Кронид Платонович, – между прочим, отец Георгий, нашему Филиппушке родной правнук!
– Непостижимо, – сказал отец Георгий и перекрестился. – Ведь у Филиппушки и внучата покуда малые…
– Вот и перерезать, покуда малые, – сказал Петр.
– Новый Ирод отыскался, – сказал отец Георгий.
– А кабы вы, батюшка, видели, что они с вашим преемником в Сабуровской церкви сделали, так по-другому бы запели, – сказал Фома Витольдович. – Они его к олтажу гвоздями приколотили… Молоденький совсем хлопец, только из бурсы.
– Слава Христу, не доживу, не увижу… – отец Георгий скрыл лицо в ладонях. – Так ведь и преподобный Серафим о том же пророчествовал…
– Вот в этой зале, – Фома Витольдович повел рукой, – все говном покрыто было… Будет.
– А орудия у них хороши, – неожиданно сказал Петр. – Вообще артиллерия превосходная.
Фома Витольдович подошел к стене.
– Во-от тут меня пулька минует… Ставили меня к стенке, пшепрашем, как польского шпиона. В засранной зале. Нет, панове, такой ценой мне и вольности польской не надо. Они и Польшу сожрут, не заметят.
Илья сидел с виноватым видом, словно лично был повинен в грядущих безобразиях. Появление Марысички его в семействе было встречено, разумеется, без всякого удовольствия.
– Такой расцвет наук, – сказал Платон Кронидович. – И такое падение нравов…
– Не о том говорите, чада мои, – сказал отец Георгий. – Как будем Сереженьку выручать?
– Теперь уж никак, – тяжело вздохнул Кронид Платонович. – Точно угадать сумеет только Эшигедэй, да и то вряд ли, да и Сереженька на одном месте ждать не будет. Видели, сколько мальцов бессемейных бегает? Тысячи! Но Сережа сильный, умный мальчик, и мы его в конце концов найдем. Все мои уроки он должен помнить и, надеюсь, сумеет переместиться в более благоприятные времена…
– Чем же Россия так господа прогневила? – сказал Петр.
– Гордыней, – неожиданно сказал отец Георгий. – Гордыней да завистью.
– Это нонсенс, – сказал Платон Кронидович. – Совершенно противоположные качества.
– Отнюдь, – сказал отец Георгий. – Сумма отдельных завистей составляет общую гордыню. Но зависть – гниль для костей, а потому спотыкнется гордыня и упадет…
– Так ведь и у товарищей комиссаров та же гордыня! – воскликнул Петр. – Они, представьте, мировой революцией грезят! А колье с шеи у Элен содрали, не постеснялись. И жидов там, батюшка, больше, чем во всем Ветхом Завете. Ораторы! Пророки! Товарись Суркис! Сто, товарись Миркис? – передразнил он грядущих иудеев.
– Добровольцы тоже не лучше, – заметил Платон Кронидович. – Пьют, нюхают какую-то гадость… В основном студенты-недоучки…
– Э, брат, врешь! – сказал Петр. – На добровольцев-то как раз и вся надежда у той смятенной России. Они с мужичками не церемонятся, даже военно-полевых судов не устраивают. Если бы не эскадрон этого самозваного графа Кудрявцева, нам бы и вовсе не воротиться. Нет, отец Георгий, там еще не все потеряно…
– А по-моему, безнадежно, – сказал Довгелло. – Варвары вошли в Рим, и победы редких Аэциев дела не решат. Да и для ваших добровольцев мы все равно были кучкой сумасшедших в маскарадных одеждах. Представьте себе, батюшка, эти комиссары нас приняли за театральную труппу и потребовали представить шиллеровских «Разбойников»…
– Редкий негодяй был этот Макар Хомяков, – сказал Кронид Платонович. – Но даже и у такого не стал бы я вырезать звезды на спине…
– Какие звезды? – ужаснулся отец Георгий.
– Видите ли, святой отец, у этих мятежников нечто вроде символа – пятиконечная звезда…
– Так что же вы хотите, – сказал священник. – Они даже не скрываются. А кто эти звезды вырезал?
– Офицеры русские, – вздохнул Петр. – Спасители наши. Ну да и те их тоже не милуют. Я на втором бастионе даже в самый горячий день столько трупов не видывал, сколько эти красные пленных расстреляли. Свои – своих! Не турок, не башибузуков – своих! Русских!
– Значит, не такие уж мы свои нашим мужичкам, – сказал Платон. – Давайте-ка выпьем, мать их перечницу…
– Охти, ведь дети тут! – встревожился отец Георгий.
– Эти дети, батюшка, уже такого насмотрелись и наслушались, – махнул рукой Петр. – Я и то старше был, когда при мне человека шашкой располовинили… Ничего, злее будут. – Он сжал поднятый кулак. – Вот так это зверье станем держать! Школы им? Докторов им? Банник им в казенную часть по самые гланды!
Отец Георгий задумчиво выпил, занюхал ржаной корочкой.
– Вот многие помещики и не бывали в грядущем, а в точности так же думают, – сказал он. – Зреют, как сказано, гроздья гнева, и урожай… М-да… А все же нет иного выхода, разве как в любви и смирении. Не дело вымещать на предках грехи потомков, стыдитесь, Петр Кронидович… И незачем было в грядущее заглядывать, сказано же: «Ворожеи не оставляй в живых». Но что же ты, Илюша, душа моя, помалкиваешь?
– А у него идеалы рухнули, – злорадно сказал Платон. – Как услышал песенку: «Пароход идет прямо к пристани, будем рыбу кормить…» Э-э… Как их, дьяволов…
– Коммунистами, papa, – подсказал Платон-младший.
– Вот-вот. А те, в свою очередь, тоже музицируют: «Пароход плывет, волны кольцами, будем рыбу кормить добровольцами». Танцуют все!
– А ты, брат, – бледный Илья поднялся с дивана, – а ты разве не разочаровался в своей науке? Слышал кашель того штабс-капитана, который газов наглотался?
– Брось, наука тут ни при чем. Что дубина, что газ – все едино.
– А с чего все началось? – не унимался Илья. – С войны! Вот такие, как наш Петруша, в штабах засиделись, силушку почувствовали…