Гиперборейская чума
Шрифт:
Но это я все вспомнил и сообразил потом; тогда же лишь что-то отвечал: машинально, односложно.
Поздно ночью нас как бы оставили в покое. Нинка-Впотьмах произвела беглый осмотр окрестностей и сказала, что оставлено по крайней мере три поста наблюдения.
К телефонам нашим тоже подключились – ясно, взят заложник, похитители будут требовать выкуп или что там еще… на этот счет у нас не было ни малейших иллюзий.
Крис заперся в своей комнате и никого не пускал. Оттуда доносились скрежещущие звуки.
А под утро он поднял меня с дивана, где я сидел в нелепом оцепенении, и поволок за собой. Пол в кухне был разворочен, зияла черная щель. Из щели несло, как из старой могилы.
– Быстрей, – сказал Крис.
Я спустился. Мелькали фонарные пятна.
– Можно пролезть, – я узнал голос Коломийца. – Грицько уже там.
– Да, Женя, – отозвался Крис. – Иди тоже, подгоняйте машину. Барон, посветите сюда… Ага. А где большая сумка? Вот, нашел…
– Куда мы? – спросил я.
– Я их засек. Они опять кого-то зарезали. Совсем недалеко.
Я так и не понял, куда мы приехали. Было еще темно. Часа четыре. Забор, раскрытые ворота, низкие крыши, стоящие прямо на земле, одинокий фонарь вдали. Пахло все той же старой разрытой могилой. И тянуло холодом – не обычным предутренним, а подземным.
– Поздно, – сказал Крис. – Уже никого…
Мы бежали куда-то вниз, потом по какому-то коридору из низких дощатых стен, достающих едва ли до плеч, потом еще вниз, в короткий бетонный бокс…
Покойник еще покачивался. Душно воняло кровью.
– Не успели, – повторил Крис. – Ну…
В голосе его было что-то отчаянное. Казалось, он на что-то решается.
– Ждите меня здесь!
Мы остались: оба Коломийца, барон и я. Только сейчас я понял, что мы вооружены до зубов, – и вспомнил, как и когда распределяли оружие. В частности, у Коломийца был тот зловещий гипнотизирующий чемоданчик, а у меня – трофейный ященковский пистолет с теми самыми пулями и маленький магнитофон с кассетой, где записано заклинание, ненадолго поднимающее и позволяющее допрашивать мертвецов…
Здесь мы собирались драться всерьез – но не успели.
Совсем немного не успели.
Вернулся Крис. С саксофоном в руках.
– Я попробую, – сказал он. – Ее вели здесь, это точно. Если получится…
Он больше ничего не сказал. Было страшно тихо. Потом он заиграл.
Мелодия была незнакомая – и такая пронзительная, что меня затрясло. А Крис играл. Что-то происходило – со мной или вокруг меня – не знаю. Но что-то происходило.
Он играл. Звук заполнял все.
В конце концов, ничего не осталось, кроме музыки. Жуткой, нечеловеческой, гениальной музыки.
Ничего не осталось.
Ничего…
Лишь один звук, тянущийся вечно. Под таким напором не устояли бы и стены.
И дверь открылась. Непонятно было, почему я это понял – вроде бы ничто не изменилось. Но я понял, и Крис понял, и остальные поняли тоже.
Он опустил саксофон.
– Пошли…
Первым шагнул барон, за ним Коломиец. Они остановились по ту сторону и оглянулись. Казалось, что они стоят за чуть вибрирующей стеклянной стеной. Или ледяной. Или нет – за сплошной тонкой пленкой льющейся воды.
Дед Грицько подхватил пулемет и шагнул следом. За ним – я.
Это было действительно похоже на проход сквозь завесу из множества льющихся струй…
Марков растолкал Терешковых:
– Пора…
Общежитие – длинное неряшливое пятиэтажное здание с темными коридорами и облезлыми дверями – вроде бы спало. Хотя как эти люди отличают день от ночи?.. Пасмурно, светло, ветер лупит в окна крупными холодными каплями дождя…
На выходе их никто не остановил. Охрана, должно быть, делала дело скверно: во всяком случае, откуда-то доносились шальные пьяные разговоры. Там, наверное, хватали друг друга за грудки, жарко дышали в лицо…
Под небом было пронзительно холодно. Странно, что до земли долетала вода, не лед.
Туда, показал рукой Терешков-старый.
По деревянным мосткам, местами раздавленным тракторами или грузовиками, местами заваленным то какой-то белесоватой дрянью, то тускло-серыми, в выбоинах, слитками, – они пробирались в жутком лабиринте, больше всего напоминающем затоваренный порт. На морскую тематику намекали и разноцветные контейнеры, расставленные в два и в три этажа, а также сваленные в огромную кучу якоря и якорные цепи…
Иногда они утыкались в тупики, но методично возвращались и продолжали путь.
Примерно через час таких блужданий, обогнув исполинский штабель готовых рельсовых сборок, они оказались у зеленого щитового домика под острой ярко-оранжевой, пылающей на общем фоне крышей. За домиком стоял курносый зеленый вертолет.
– Ну вот, – тихо сказал Терешков-старый. – Я знал…
Пригибаясь, как под обстрелом, они пересекли открытое место и залегли под тощим вертолетным брюшком, почти прикрытые мокрой травой. Выждали. Тишину ничто не нарушало. Потом Терешков-старый осторожно поднялся и стал возиться с дверью. Щелкнул замок…
В салоне пахло бензином и было еще холоднее. Марков и Терешков-молодой устроились сзади, на мягком и даже почти удобном сиденье. Бензину полбака, это хорошо, а вот полоса короткая, бормотал Терешков-старый, бодро щелкая тумблерами, ну что, попробуем с места… и сначала что-то негромко загудело впереди, а потом гортанно заклекотало сзади, и лопасти винта медленно пошли по кругу. Раздались пофыркивания, кашель, глухие выстрелы – машину затрясло, лопасти понеслись быстро, быстро, еще быстрее – и слились в сплошной прозрачный круг, мотор прокашлялся и ревел теперь ровно и мощно, трава вокруг легла и только дергалась под ударами вихря. А потом Марков увидел, что из домика выбегает голый по пояс человек с автоматом в руках.