Гиперборейская чума
Шрифт:
От женщин, вопреки обыкновению, узнать было ничего нельзя – помалкивали и благородные дамы, и дворня. Даже известная своей языкастостью кухарка Татьяна. У нее только появилась странная привычка называть сабуровских своих ухажеров пигмеями. Мстительные ухажеры тут же связали ее имя со старым барином…
Один отец Георгий не принимал участие во всем этом. Сабуровский батюшка как-то враз постарел, осунулся и улыбался только детям – да и то лишь когда замечал их. Иногда он приходил к Крониду Платоновичу, и они подолгу
ЭПИЛОГ
Прошло больше месяца. Крис постарел и ссутулился. Он перестал бриться, и щетина перла седая. Хасановна пыталась его воспитывать, но у нее ничего не получилось.
Он знал, что лучше бы пить – но пить не мог и даже почти не курил, целыми днями бродя по бульварам. У него появилось новое любимое местечко: на Страстном. Там можно было сидеть подолгу на белом пластмассовом стуле, за белым пластмассовым, уже надломанным с краю столом, понемножку пить пиво, заедать чипсами – и даже не глазеть по сторонам.
Люди медленно и легковесно пролетали мимо, совершенно ненужные и пустые.
Впервые в жизни он перестал их чувствовать. Это было как внезапная глухота. Поначалу – даже не страшно…
Он сидел там, когда зазвонил телефон. Лень было лезть в карман – лень и противно.
– Дядя, – сказала девочка, доедающая сосиску, – у тебя тамагочи обкакался.
Но это была Хасановна.
– Приходите, – сказала она, и голос был испуганный и обрадованный одновременно.
– Что такое?
– Гости.
– Клиенты? Я не принимаю. Гоните в шею.
– Гости. Настоящие…
Крис оставил недопитое пиво, подмигнул девочке и пошел вниз по бульвару.
За месяц квартира опустела: Альберт снял под офис «Аргуса» один из кабинетов своего бывшего НИИ, перевез туда технику; в том же направлении укатились Рифат и Нинка-Впотьмах; из старой команды лишь Паша Бурчало, переименованный за полное отсутствие растительности в Ёжика, заходил, пил чай с Хасановной и мечтал попасть к Крису в обучение. Но и он понимал, что если это и произойдет, то не скоро.
Дверь вновь не запиралась…
Слышались голоса.
На кухне сидели трое, уже вполне навеселе: Панкратов – в джинсах и не слишком свежей белой майке с плейбоевским кроликом на груди, и Марков с Терешковым – оба в безрукавых тельняшках, Терешков дочерна загорелый, плечи пятнистые, Марков не по-летнему бледный. Оба казались значительно, на многие годы старше, чем месяц назад… впрочем, Крис ни в чем не был решительно уверен. На столе возвышалась двухлитровая бутыль «Чивас Ригал» – культового виски чикагских мафиози.
Панкратов остался сидеть, а эти двое вдруг полезли обниматься,
Они не видели его очень давно, очень давно… Сколько лет? Это смотря как считать. Туда-сюда-обратно…
– Да, – сказал Крис, когда объятия поутихли, а бутыль только наклонила горло к граненым стаканам, набитым льдом. – Пока не увлеклись…
Он сходил в бывшую приемную и выудил из ящика стола брошюрки, уже весьма помятые и захватанные. «Пролетарская машина времени…»
– Автограф, пожалуйста. Сами-то видели?
Марков и Терешков переглянулись.
– Ты первый.
– Нет, ты.
– Ты старше.
– Зато ты был начальник.
– Ну, ладно…
Они расписались: Марков изысканно, Терешков криво.
– А полный комплект хотите? – хитро спросил Марков.
– Ксерокопию, правда, – Терешков подпортил эффект. – В «дурке» был, его потом Ткач домой забрал… Но можно попросить.
– А чем все кончается? – спросил Крис.
– Наши победили, – засмеялся Марков, – как же иначе… Ну что, за встречу?
– Может быть, Дору Хасановну дождемся? – предложил Панкратов. – А то отправили женщину за закуской, а сами…
– Да мы ей отдельно нальем…
– Все равно нехорошо.
Возникла неловкость.
– Милиционер народился, – сказал Марков.
– Да… – Крис покивал. – Взамен убывших… Про наших что-нибудь слышно? Про Ираиду, про Ивана? Нашлись они?..
– Ну, Кристофор Мартович! – Панкратов раскинул руки. – В десятках томов сие описано, а вы вопросы задаете…
– И все же? Хочу прямой ответ, не в метафорах.
– Нашлись, конечно. Без осложнений, разумеется, не обошлось…
– Но вернуться не смогли? Или… не захотели?
Панкратов уставился на свой стакан.
– Мне – отсюда – трудно судить об этом, – сказал он наконец. – Там… захватывает. И очень трудно потом захотеть… или смочь. Понимаете?
– Наверное, – сказал Крис. – А почему вы все еще здесь?
– Вы еще спросите, не еврей ли я, – сказал Панкратов. – Убирайся в свой Израиль… Нет?
Крис неохотно засмеялся:
– Почти да. Какого черта, Панкратов? Вы ведь, в сущности, разорили Россию… а я тут с вами пью. И почему-то без отвращения. Кстати, плесните-ка… Чем вы это объясните?
– Я? Разорил? Сильно сказано… Хотя… Надо будет посчитать. Но, конечно, отщипнули порядочно. Спорить не буду. Да только и без нас… – Он вдруг задумался. – Черт его знает, что стало бы без нас. Не столько в том наша вина, что хапали себе, сколько в том, что других хапать учили.
– Чтобы спрятать мертвый лист, он сажает мертвый лес? – спросил Крис.
Панкратов продолжительным взглядом посмотрел на него, потом несколько раз кивнул – уже думая, похоже, о другом.
– Вот и Хасановна! – вдруг обрадовался Марков.