Гиппопотам
Шрифт:
– О чем это ты? – спросил Майкл. Разговор принимал опасное направление.
– Все подвержено гниению. И, рискуя показаться предвзятым, все-таки скажу – остановить этот процесс способно только искусство.
– Что за куча напыщенной херни, дорогой, – сказал Оливер. – Времена, когда искусство даровало бессмертие, давно миновали. «Пока дышать и видеть нам дано, живет мой стих – и ты с ним заодно» [156] и прочий хлам в этом роде. Вечную жизнь дало нам всем изобретение фотокамеры. И «Темная леди», и «Золотой мальчик» сонетов теперь не более бессмертны, чем Опра Уинфри [157] или игроки «Колеса Фортуны» [158] .
156
У. Шекспир. «Сонеты. XVIII» (перевод С. Степанова).
157
Опра Уинфри (р. 1954) – ведущая популярного американского телевизионного ток-шоу.
158
Созданная в 1983 г. американская телевикторина, самая популярная в истории телевидения, – прототип нашего «Поля чудес».
Но Теда так просто было не сбить.
– Ты и сам в это не веришь, а кроме того, я говорил совсем о другом. Да и не станешь же ты отрицать, что художники – уж мертвые-то наверняка – более интеллигентны, чутки и интуитивны, чем любой психиатр со степенью по психо-трепотне, полученной в Кильском университете, или провинциальный перхотный пастор с дипломом Кингза [159] , или, если на то пошло, полоумный друид, канализирующий энергию при помощи горячих рук и куска аметиста.
159
Кингз-колледж – это название носят несколько английских колледжей.
– Но, сладенький мой, все мы знаем, что как раз искусство и сводит людей с ума.
– О, художники безумны, Оливер, тут я с тобой согласен. Каждый Джек и каждая Джилл из них. Все, кто имеет дело с душой человека, безумны. Покажи мне умственно здорового психиатра, и я покажу тебе шарлатана, покажи мне непорочного священника, его преподобие епископ не в счет, и я покажу тебе вероотступника, покажи мне здорового целителя из «Нового века», и я покажу тебе надувалу. Но кто станет спорить с тем, что, отправляя пациентов в оперу или в картинную галерею, мы даем их израненным душам бальзам, лучший того, который они вкушают, когда мы заставляем их рассказывать о своих отношениях с мамочкой или набиваем им рты просфорами?
– Но ты, надеюсь, видишь разницу между душой и телом? – спросила Ребекка. – Не станешь же ты посылать в картинную галерею человека с физическим заболеванием?
– Еще как станет. Вот почему в Тейт [160] уже прохода нет от прокаженных, – сказал Макс, получив в награду довольно дешевые, по-моему, банальные смешки.
– Антигерой «Древа любви» терпит крах вследствие…
– Нет-нет, – продолжал окончательно распоясавшийся Тед. – Механический изъян можно исправить, и медицина отлично с этим справляется. Но это не исцеление, это починка.
160
Галерея Тейт в Лондоне, собрание картин и скульптур художников XVI – XX вв..
– А исцеление способно дать только искусство? Я чувствовала, что мы погрязаем именно в том разговоре, которого совсем не следовало заводить, но, честно, не видела никакого выхода. Все Логаны – Дэвид, Саймон, Майкл и Энн – смотрели на Теда, едва ли не разинув рты.
– Я бы сформулировал этот так, – ответил Тед, – мы все взрослые люди. И даже те из нас, кто верует в Бога, давно покончили с суевериями. Ни один счастливый, уверенный в себе человек не верит ни в духов, ни в телепатию, ни в чудеса. Между тем искусство по-прежнему живо. И это единственное, чего нельзя опровергнуть, напротив, это можно доказать, реально и неоспоримо.
Он огляделся по сторонам с неприлично самодовольным выражением, словно бросая вызов несогласным. Мы же, по большей части, смущенно уставились в тарелки. Мы бы не чувствовали себя так ужасно, даже если бы он вытащил свою махалку и засунул ее леди Дрейкотт в ухо. Дэвид в оцепенении смотрел на меня. Ребекка печально покачивала головой. Наконец рот раскрыл деревенский дурачок Саймон, у которого все подспудные токи разговора протекли выше ушей (если такое бывает):
– Ну, я думаю, что существуют некоторые вещи, объяснить которые невозможно…
К счастью, на выручку нам ринулся Майкл, заговоривший о своих газетах. И что ты думаешь, даже эта тема оказалась небезопасной. Она спровоцировала очень странную сцену – Дэвид вдруг выпалил что-то о том, до чего ему ненавистны таблоиды Майкла. Согласись, люди бывают в юности такими пуританами. Я в этом возрасте, помнится, тоже походила на него, но, правда, была далеко не такой душкой. Майкл принял его слова со смирением, однако, так или иначе, обед получился какой-то странный.
Но чего же добивается Тед? Я хочу сказать, он ведь, наверное, знает? Может, мне стоило отвести его в сторонку и попросить не вмешиваться? Судя по его слюнявым улыбочкам, он изнывает от желания переспать со мной, так что я смогла бы заставить его вести себя по-человечески. Весь вчерашний день он просидел, запершись, в своей комнате – «писал», то есть, скорее всего, надирался самым постыдным образом.
Какая жалость, Джейн, что тебя здесь нет. Надеюсь, твои врачи наконец закончили обследования? Не знаю, как тебе удается держаться от всего этого в стороне. С неохотой признаю, что Оливера следует поставить первым в очереди, его положение намного хуже моего, но боже ты мой, до чего же мне не терпится…
Со всей любовью, Пат.
P.S. Вот дьявол, опоздала к субботней почте, так что ты прочтешь это не раньше вторника.
III
Суэффорд, 28.VII.92
Джейн!
Катастрофа. Полная дребаная катастрофа. Не знаю, как это случилось, и не знаю, как тебе об этом сказать. Меня так и подмывает удрать из Суэффорда с воплями: «Бегите, бегите! Все кончено!» Хотя не исключено, что сбежать я не успею, меня просто-напросто выставят, быстро и безжалостно. Угроза этого висит надо мной как дамоклов меч. Дамокл, кстати сказать, был греком, так что ладно, ничего… но, черт подери, как ты посмела потребовать, чтобы я избегал избитых латинских фраз?
Во все убывающее число привилегий старости входят следующие:
а) буквальная и метафорическая дальнозоркость, позволяющая все яснее различать давнюю школьную латынь;
б) презрение к производимому тобой впечатлению и мнениям других людей о тебе;
в) уважение и почтительность со стороны юности (или – если и это слово отдает, на твой вкус, латынью – «высокая оценка и лояльность тех, кто моложе тебя»).
Во всяком случае, таковы были мои пустые упования.
Давай договоримся: я оставлю латынь в покое, если ты пообещаешь мне НИКОГДА БОЛЬШЕ не прибегать к словам вроде «специфическая». Спасибо.