Гиппопотам

Фрай Стивен

– Сыграем в крокет, Тед?

– Ну, – откладывая газету, ответил я, – воротца я вижу ясно, но где же шары и молотки? Или мы будем использовать ежей и фламинго?

– Все вон в той хижине, – сказала она, указывая на симулякрум виллы «Ротонда». Хижина, это ж надо.

В крокет я играю довольно прилично. Не знаю уж почему, в любой другой игре я не более чем обуза. Вчера вот играл с Саймоном в теннис: от мальчишки только и требовалось, что важно стоять в середине корта и мягко перебрасывать мяч через сетку, а я колбасил по другую ее сторону, хлеща ракеткой по воздуху, мотаясь из стороны в сторону и пыхтя, что твой «Ньюкомен» [173] . Оливер, наблюдавший за игрой, сказал, что это зрелище привело ему на ум ветряную мельницу, наскакивающую на Дон Кихота.

173

Первая паровая машина (насос), созданная в 1712 г. английским кузнецом Томасом Ньюкоменом.

А вот кроткое и злорадное искусство крокета в большей мере отвечает моему низко лежащему центру тяжести и высокоразвитой злобности. Играли мы в наилучшую его разновидность – двумя шарами, – я своими фашистскими фаворитами, красным и черным, Патриция же выбрала желтый и синий. Сдается, мое мастерство взяло ее врасплох, хоть она и сама играет изрядно, так что первый обход лужайки совершился в сосредоточенном молчании, нарушаемом лишь плюханьем и шелестом шаров, вылетающих за границу лужайки.

Впрочем, когда мы приблизились к последним воротцам, Патриция махнула рукой на попытки выиграть у меня и выказала склонность поболтать. Похоже, у нее имелось подобие продуманной повестки дня.

– Тед, почему вы так вели себя в четверг вечером?

– Вел себя как?

– Вы прекрасно знаете.

В четверг у нас был парадный обед. Как ты можешь видеть из составленной мною хроники событий, я вел себя самым что ни на есть образцовым образом. Насколько я в состоянии судить, в салат тогда нагадил не я, а Оливер и, до определенной степени, Дэви. Примерно это я и сказал Патриции.

– Что бы здесь ни происходило, – ответила она, – вы можете только погубить все вашим скепсисом и презрительностью. Вам это, может, и представляется очень забавным, но я считаю, что вы могли бы проявлять к своим крестникам немного больше уважения.

Это к кому же, Джейн, к тебе или к Дэви? Теперь я и вправду запутался окончательно.

– Мысли, Патриция, – сказал я, – как вы легко можете себе представить, уже начинают выпускать бутоны и булькать в первичном бульоне моего разума, неразвитые и перемешанные, как протозойные формы жизни. Некоторые из хоть на что-то похожих образчиков их могут когда-нибудь эволюционировать в подобия разумных существ, пока же в этом забеге цивилизаций моя планета, похоже, отстает от всех прочих на миллиарды лет. Когда вы говорите «что бы здесь ни происходило», что вы, собственно, имеете в виду?..

– Если вам угодно сидеть в зрительном зале и отпускать язвительные замечания, дело ваше, Тед. Но предупреждаю, попробуйте нам все испортить, и я… я убью вас.

– Да что испортить-то?

– О господи боже… – Патриция отшвырнула молоток и прожгла меня яростным взглядом. – Вы просто какой-то кабан африканский, вот вы кто. Огромный, жирный и злобный бородавочник.

Она вертанулась кругом и потопала в дом, что-то бормоча, давясь разбушевавшимися чувствами. Глядя ей вслед, я вдруг заметил, что кто-то приближается ко мне от угла лужайки. То была улыбавшаяся во весь рот Ребекка с наполненной клубникой плетеной корзинкой в руках.

– Все та же волшебная способность ладить с женщинами, Тед?

– Есть люди, – ответил я, нагибаясь, чтобы подобрать шары, – которые терпеть не могут проигрывать.

– Да брось, Тед, дело же не только в этом, а? Пытался пощупать ее, когда она нагнулась, чтобы ударить по шару?

– Никак нет, – ответил я. – И в мыслях не имел.

– Тогда ты не Тед Уоллис, а самозванец, и мне следует пойти позвонить в полицию.

– Нет, говоря вообще, в летний день любая нагнувшаяся женщина в короткой юбочке приводит в действие определенный рефлекс, однако могу тебя заверить, что рефлекс этот погребен под годами разочарований и находится полностью под моим контролем.

– Так в чем тогда дело? Пойдем посидим на ступеньках, и ты мне все расскажешь.

Мы уселись, спинами к летнему домику.

– Что здесь происходит, Ребекка? Просто скажи мне, какого дьявола здесь происходит?

– Дорогой, ты же здесь дольше моего. Вот ты мне и скажи.

Боюсь, Джейн, что в этот миг я наполовину выдал тайну нашего маленького заговора.

– Ну, для меня все началось так, – сказал я. – Пару недель назад я столкнулся с Джейн. Она меня узнала, я ее нет, отчего и почувствовал себя полнейшим дураком.

– Я думаю, нам обоим известно, кто в этом повинен, дорогой.

– Да, хорошо, кто угодно. Мы отправились к ней домой, она рассказала мне о лейкемии и так далее.

– И наговорила кучу всякого насчет Бога?

– О чудесах сказано было, это точно. О чем-то, исходящем отсюда, из Суэффорда. Она уверяла, что была… ну… исцелена.

– Мне ли не знать! В Филлимор-Гарденз посыпались экстатические письма с восхвалениями Господа и многих чудес Его.

– Ты ей веришь?

– Как и ты, дорогой, потому я и здесь. Чтобы все выяснить. Видишь ли, у нас, у меня и Джейн, один и тот же врач.

– И что он говорит?

– Ты же знаешь врачей. Ремиссия его удивила, однако он в высшей степени осторожен.

– Значит, ремиссия была точно?

– Никаких сомнений.

– Хм. – Некоторое время я просидел, размышляя.

Ребекка разглядывала клубнику.

– Но какое отношение имеет все это, – наконец спросила она, – к данному Патрицией превосходному описанию твоей персоны как бородавочника – огромного, жирного и злобного бородавочника?

– Ей известно о чудотворном выздоровлении Джейн?

– Наверняка. Лучшие подруги.

– Кто еще знает?

– Понятия не имею, дорогой. Как я понимаю, все случилось в конце июня. Саймон привез Джейн с Норфолкской выставки совершенно обессиленной, белые кровяные тельца чуть ли не сочились из ее пор. Майкл и Энн были, разумеется, здесь, поскольку Саймона с Дэви отпустили из школы домой – отпраздновать окончание экзаменов; может, был и еще кто-то кто, не знаю. Ах да, Макс и Мери, они в это время жили в доме, я почти уверена.

– Стало быть, каждый из них уверовал в это чудо?