Гипсовый трубач: дубль два
Шрифт:
По дороге он спохватился, что забыл уточнить у продавца, сколько раз можно доливать кипяток в «Мудрую обезьяну», и вернулся в «Путь Дао». Студентик, среагировав на дверной колокольчик, оторвался от учебника с какими-то цветными таблицами и вопросительно посмотрел на писателя, не узнавая, но заметив в руках вошедшего пухлый фирменный пакет, зазывно улыбнулся – точно нажал в себе некий потайной тумблер. Ласково выслушав вопрос, он нежно ответил: «Четыре, а если вы купите “Зеленую легенду Поднебесной”, сможете заваривать до шести раз!» – и, снова щелкнув внутренним тумблером, углубился в учебник.
То, что продавец узнал его лишь по пакету, страшно обидело и без того расстроенного Кокотова. Едучи домой, он все воображал, как вернется в магазинчик, швырнет студенту хитро навязанный товар
Однако в чемодане чая он не обнаружил, видно, оставил дома вместе с зарядным устройством. Чайник и чашку из провинции Кунь-Лунь взял, а приготовленную баночку с вдохновительной заваркой забыл. Казня себя последними словами, Кокотов выдернул из сети самовар, бережно воткнул в висячую розетку штепсель ноутбука, включил и стал ждать, пока тот загрузится. Открыв новый файл и поколебавшись, он назвал его «гиптруб». Готовя себя к творческому подвигу, автор «Русалок в бикини» сидел, глядя на чуть подрагивающую белизну экрана, и вяло гнал от себя фантазии о мировом триумфе будущего фильма. Перед этой непорочной пустотой он испытывал особенный трепет, о котором хорошо сказал знаменитый сетевой поэт Макс Энтеров:
О белый космос монитора, Панельных символов оскал! Тебя, о чистый файл мой, скоро, Ах, очень скоро, страшно скоро Загадит мыслящий фекал!Наконец Кокотов с вдумчивой неловкостью недавнего пользователя медленно выдавил:
Полюбовавшись свершенным, сочинитель решил, что на первый взгляд имена авторов так вот и должны стоять по алфавиту, и «К» исторически обязано следовать за «Ж». Но если взглянуть на проблему не формально, а с точки зрения нравственно-этической, то следует признать: первоисточником сценария является все-таки его, Кокотова, рассказ, а посему, согласно принципам практической справедливости, заглавие должно выглядеть по другому:
Андрей Львович хотел уже приступить к активному сочинению синопсиса, но вовремя заметил еще одну ранее ускользнувшую несуразность. В самом деле, коллективизм – дело хорошее, но, увидав эти две фамилии вместе, несведущий зритель может вообразить, будто Кокотов и Жарынин – равноправные соавторы, а это не так, ведь в основу фильма положено не что-нибудь, а одноименный рассказ Андрея Львовича. Посопев и пощелкав клавиатурой, он исправил недоразумение:
Можно было переходить непосредственно к синопсису, но автором «Жадной нежности» вдруг овладело новое беспокойство. С точки зрения практической справедливости он поступил безукоризненно, но с другой стороны теперь, когда источник литературного первородства указан, вряд ли стоит обижать вспыльчивого от природы да еще потрясенного вчерашним крахом режиссера. Нарушение алфавитной субординации может вызвать неадекватную реакцию Жарынина, и, не дай бог, из-за такого пустяка расстроится перспективная
Перечитав очередную редакцию, писатель опять смутно почувствовал неладное, чего-то не хватало. Походив по комнате, поприседав для здоровья, побранив себя за забытую дома вдохновительную «Обезьяну» и в сотый раз подивившись затейнице-судьбе, сведшей его здесь, в «Ипокренине», с пионеркой Обояровой, он понял: не хватает слова «полнометражный». И недостаток был немедленно устранен:
И все бы ладно, да только теперь, рядом с могучим словом «полнометражный» нелепо, несолидно выглядело мелкое словечко «рассказ». Может, новелла? Нет, в «новелле» скрыта некая женственная манерность, есть даже такая поэтесса Новелла Матвеева. Между тем «Трубач» по числу страниц, а главное – по темпоральной структуре и охвату жизненного пространства, смело можно назвать полноценной повестью. Да, повесть! Не надо скромничать.
Ну, теперь вроде все нормально! Несколько раз перечтя окончательный вариант, Кокотов остался доволен содержанием и решил заняться формой – поиграть, как говорится, шрифтами, но нажал по неопытности не ту клавишу – и весь в муках рожденный заголовок, который Андрей Львович забыл сохранить, исчез в виртуальной прорве ноутбука. Пришлось восстанавливать. Занимаясь этим мучительным делом и кляня свою неосмотрительность, он размышлял попутно вот еще о чем. Если бы тот же Достоевский набирал «Братьев Карамазовых» на компьютере и тоже забыл сохранить, смог бы он потом восстановить по памяти великий роман? И если бы смог – новый текст был бы лучше или хуже? Или мы читали бы сегодня совсем другой роман? Впрочем, Федор Михайлович, везя «Бедных людей» Некрасову, выронил рукопись из саней, но кто-то нашел и вернул, кажется, за сто рублей… За этими никчемными рассуждениями Кокотов восстановил заголовок, облагородив его изысканной и полной тайных смыслов игрой шрифтов:
Да-а, раньше для такой работы нужен был профессионал. А теперь – чик-чик и готово. Тая Носик здорово рисовала шрифты специальными плакатными перьями. С ней тоже, кстати, может свести судьба. Случайно. На улице. Интересно, как она теперь выглядит? Скорее всего – никак, ей же за пятьдесят, а если не бросила наркотики, вообще, наверное, умерла. Кокотов стукнул себя кулаком по макушке, отгоняя посторонние мысли, и приступил к синопсису. Эта задача не казалась ему особенно сложной, так как, по его мнению, всю историю, оттолкнувшись от «Гипсового трубача», придумал он сам, а Жарынин только мешал, изредка высказывая дельные соображения.