Гитлер и стратегия блицкрига
Шрифт:
С недоверием рассмотрев приказ Гитлера о начале продвижения к Волге и Кавказу еще осенью 1941 года, Рундштедт 9 ноября выступил за общее прекращение наступления немецких армий в России, включая группу армий Бока. Поскольку это предложение было отвергнуто даже ОКХ, 21 ноября Рундштедт с неохотой направил свои танковые и мотопехотные части вперед к Ростову — воротам Кавказа, чтобы уничтожить важные мосты через Дон.
К сожалению, вынужденный держаться на этой непригодной для обороны позиции и из-за приказов Гитлера, и благодаря пропаганде Гиббельса, Рундштедт не смог отдать распоряжение своим танкам отойти на зиму на предварительно подготовленные оборонительные позиции на реке Миус. У Рундштедта было больное сердце; его состояние здоровья ухудшилось, и 30
К началу ноября приход морозов в Москве, так же как и сильная усталость немецких сил на подступах к русской столице, заставил немецких штабистов серьезно пересмотреть свои взгляды на будущее наступление. Граф Чиано получил информацию о том, что немецкая армия в России до крайности изнурена в результате недальновидного руководства Гитлера, и сам фюрер 9 ноября признал, и это было совершенно необычно для него, что признание невозможности уничтожения друг друга Германией и Россией приведет к миру на основе компромисса. На следующий день командующий армией фельдмаршал фон Браухич перенес сердечный приступ, но продолжал соглашаться с Гальдером и Боком, что сопротивлению русских вот-вот придет конец.
13 ноября на совещании с начальниками штабов трех немецких групп армий в Орше Гальдер убедил сомневающихся военных в необходимости возобновления наступления на Москву, подчеркнув особую опасность промедления для группы армий «Центр» из-за ожидающегося прибытия свежего сибирского пополнения в советскую столицу. Армии Бока, тронувшиеся по наконец замерзшим дорогам неукомплектованные и не имеющие зимней одежды, имели весьма амбициозную первоначальную цель — повреждение железных дорог, ведущих в Москву с востока. Через два дня, при отрицательных температурах, немцы столкнулись с сибирским пополнением Жукова, и по предложению фельдмаршала фон Клюге командование армии было вынуждено изменить свои нереальные планы перерезать московские железные дороги к востоку от города.
Теперь уставшим солдатам группы армий «Центр» предстояло всего лишь пробиться в советскую столицу, но сделать это в любом случае до зимы. Фюрер утешился в своем разочаровании, приказав немедленно после взятия Москвы взорвать Кремль, что будет символизировать падение большевизма.
Хотя к 19 ноября Гитлер согласился отложить операции за Москвой и Ростовом до весны 1942 года, исходя из известной аналогии битвы при Марне, 22 ноября фельдмаршал фон Бок убедил своих подчиненных предпринять еще одну попытку взять советскую столицу. На следующий день сам Гудериан не сумел повлиять на ОКХ с тем, чтобы остановить атаку, очевидно, из-за прямого давления Гитлера. Подавленный грузом ответственности, имея паникующие войска и самые дурные предчувствия, Гудериан получил приказ продолжить наступление, обойдя исторический центр оружейников Тулу, навстречу свежим силам прекрасно обмундированных сибиряков. И наверное, не стоит жалеть, что, находясь в своем передовом штабе в Красной Поляне, Гудериан не знал, что Туле уже приходилось спасать Москву и от татар, и от белых генералов.
Хотя Красная армия в европейской части Советского Союза уменьшилась до 2 миллионов часто необученных и деморализованных людей, а танков в распоряжении Западного фронта оставалось не более семи сотен, с одобрения Ставки 30 ноября генерал Жуков представил Сталину план советского контрнаступления перед самыми воротами Москвы. Несмотря на необычное немецкое численное превосходство и в танках, и в артиллерии, сильное истощение вермахта, неприспособленность немецкой техники к функционированию в зимних условиях, огромные логистические преимущества русских (Московская железная дорога функционировала исправно), а также частичное
Только когда немецкая артиллерия подошла вплотную к Москве, Сталин неохотно согласился на план наступления, разработанный Ставкой, и, памятуя о прошлых ошибках, на этот раз ограничил свое вмешательство принятием предложения военных. Немецким пехотным дивизиям, уменьшившимся почти наполовину, должны были противостоять 20 советских пехотных дивизий, постоянно прибывающих в Москву из районов Дальнего Востока и Центральной Азии. Спасением России, кроме зимы и рельефа местности, стала фатальная инертность японцев на Амуре. Если бы сибирские дивизии прибыли на запад раньше, в период полного и разрушительного сталинского контроля советской стратегии, эти прекрасные военные части тоже были бы уничтожены тогда еще очень сильной немецкой армией.
К 1 декабря даже сторонник решительного наступления на Москву фельдмаршал фон Бок доложил в вышестоящие инстанции, что представляется возможным лишь незначительное продвижение вперед. Еще через два дня финальный удар немецкой 4-й танковой армии в 10 километрах от северо-западных окраин Москвы был остановлен советскими танками и отрядами ополчения, при этом резервы, концентрируемые для будущего советского контрнаступления, опасности не подвергались. В условиях сильного похолодания (температура упала до 30 градусов ниже нуля) 5 декабря войска Калининского фронта генерала И.С. Конева нанесли удар по немецким частям к северу от Москвы. А 6 декабря войска Западного фронта Г.К. Жукова ударили по уже отступающей 2-й танковой армии Гудериана к югу от советской столицы. Русским помогла внезапность, так же как и то, что немногие немецкие танки, пережившие осеннюю распутицу, теперь замерзли. Мощный удар русских вызвал новую волну споров в рядах немецкого Верховного командования.
Гальдер, Йодль и даже Кейтель с большим опозданием все же признали, что наилучшим тактическим решением в России была бы остановка и отступление на более пригодные для обороны позиции. Однако первой реакцией Гитлера было назвать своего самого преданного подхалима Кейтеля идиотом и отказаться признать необходимость отдыха и восстановления немецкой армии в России до начала следующего наступления. Не далее как 7 декабря совершенно отчаявшийся Гальдер записал в своем дневнике, что Браухич превращен в мальчика на побегушках, а Гитлер общается непосредственно с командующими группами армий через его голову. Йодль, хотя и расстроенный слухами о возможности своей замены, как обычно, успешно выполнил миротворческую миссию и даже сумел успокоить Кейтеля, всерьез помышлявшего о самоубийстве.
8 декабря в военной директиве № 39 Гитлер признал, в свою очередь, что зашел слишком далеко. Фюрер обвинил «удивительно раннюю» зиму и признал необходимость перехода к обороне вдоль всей линии фронта. Необходимо только захватить Севастополь в Крыму. Обоснованием для этого шага, однако, было получение возможности укомплектовать уменьшившиеся танковые и пехотные дивизии пополнением из рейха, Франции и Балкан. В это время уже сделанный козлом отпущения за неудачи в России фельдмаршал фон Браухич подал в отставку ввиду ухудшившегося состояния здоровья.
Признание фюрером необходимости остановки вдоль всей линии фронта в России подоспело как раз вовремя, поскольку 9 декабря русские нанесли внезапный и сильный удар по незащищенному немецкому выступу в Тихвине, на Ладожском озере, и вскоре вся немецкая северная группа армий была вынуждена отступить на позиции вдоль реки Волхова. Больше она не могла полностью перекрывать пути подвоза, проходившие по льду Ладожского озера в голодающий Ленинград. К 16 декабря мощные атаки русских по немецким клещам севернее и южнее Москвы дали первые существенные результаты. Гитлер злобно отметил, что как раз потому, что русские осуществили несколько глубоких проникновений в немецкие позиции, было бы «фантастикой» думать о создании позиций в тылу.