Гитлер
Шрифт:
На следующий день, 19 декабря 1942 года, Гитлер принял по его просьбе Лаваля в присутствии Геринга, Риббентропа, Абеца и Чано. Напрасно президент совета пытался выбить снижение оккупационных расходов или умерить аппетиты Заукеля в области отправки в Германию рабочей силы. Впрочем, этот визит послужил своего рода интермедией в переговорах Гитлера с Чано, которые продолжались еще два дня. Фюрер делал все ради консолидации альянса с Италией, понимая его растущую шаткость.
В последние дни года фюрер сделал попытку разработать операцию по восстановлению связи с 6-й армией под Сталинградом, ожидая, когда улучшится погода. Но попытка провалилась. Советская армия получала от британской разведки точные данные о передвижении немецких войск. Новогоднюю ночь Гитлер провел наедине с Мартином Борманом в бункере, где они просидели до четырех часов утра. Это грустное новогодие не сулило ничего хорошего. 1943 год стал для нацистского режима самым суровым со дня его прихода к власти.
Глава
Тотальная война и крах
В одной из своих прекрасных баллад немецкий поэт Генрих Гейне (1797–1856), еврей, бежавший в Париж, один из первых сторонников франко-немецкой дружбы, описывает судьбу последнего вавилонского царя Вальтазара: едва он произнес несколько кощунственных слов в адрес Иеговы, как на стене появились таинственные огненные знаки, предвещавшие его близкий конец.
Для Гитлера дурные знаки начали множиться с осени 1942 года. Операция на Кавказе с треском провалилась; мало того, он полным ходом приближался к тому, что Геббельс назвал «величайшей трагедией в немецкой военной истории». Историк Анри Мишель пишет, что «начиная с 1943 года в войне исчезли альтернативы»; она со все большей очевидностью катилась к поражению Германии и ее союзников.
8 января генерал Рокоссовский, советский командующий Донским фронтом, отправил генералу Паулюсу предложение капитулировать в ближайшие сутки, обещая сохранить ему жизнь, имущество, военную форму и знаки отличия. Паулюс обратился к Гитлеру с просьбой позволить ему самостоятельно решить этот вопрос, но получил отказ и приказание продолжать борьбу. 10 января под командованием маршала Воронова начался последний штурм уже совершенно разрушенного города, в котором как в ловушке сидело 250 тыс. немецких солдат – большая часть 6-й армии, часть 4-й бронетанковой армии, две румынских дивизии, хорватский полк, три туркменских батальона и несколько вспомогательных соединений. 25-го они были разрезаны надвое и заключены в два «кармана». 31-го Паулюс, накануне получивший звание фельдмаршала, сдался вместе с южным «карманом»; северный последовал его примеру двумя днями позже. 100 тыс. солдат погибли, 42 тыс. получили ранения, всего несколько специалистов спасли с воздуха, 90 тыс. попали в плен. Выжило всего несколько тысяч.
18 января фюрер вызвал по телефону Геббельса с докладом о подготовке к празднованию 30 января десятой годовщины прихода к власти и для обсуждения планов «тотальной войны». 22-го министр пропаганды снова был у фюрера и нашел того в подавленном состоянии, а атмосферу в штаб-квартире – крайне напряженной. Ответственность за неминуемый крах под Сталинградом Гитлер возлагал на союзников – это из-за них советским войскам удалось пробить брешь в немецкой линии фронта сразу в нескольких местах. Геббельс почувствовал, что пробил его час: «К чему ломать голову над тем, кто виноват?» По его мнению, следовало сделать выводы из происшедшего. Фюрер «склоняется к радикальным решениям, что мне по душе. Хватит рассуждать о родине. Она не имеет права мирно существовать, пока фронт переживает трудности и борется с неслыханными опасностями. Она должна мобилизовать все свои силы. Фюрер разрешил мне делать все, что я предложил. По некоторым пунктам он зашел даже дальше меня». Впрочем, Гитлер не собирался давать слишком много полномочий своему амбициозному министру пропаганды, тем более включать его в «комитет трех», – под тем предлогом, что не хотел перегружать его административными задачами; от него требовалось сыграть роль «мотора под давлением», готового к действию. Разумеется, он мог присутствовать на всех совещаниях и знакомиться со всеми документами, которые поступали к фюреру, сортируя их. Эта мера метила во Фрика, работой которого в последнее время Гитлер был недоволен. Геббельс ликовал: «Нам предоставлена полная свобода действий. Фюрер отдал вожжи нам в руки». Взамен он пообещал еще до лета найти от одного до двух миллионов человек для отправки на фронт.
Геббельс воспользовался визитом, чтобы посетить также доктора Морелля, который подтвердил, что со здоровьем у него все в порядке. Напротив, Гитлер все чаще жаловался на недомогание. Ему шел пятьдесят четвертый год, и было все труднее выполнять все те задачи, что он на себя возложил. Однако, как поделился доктор с Геббельсом, это один из тех редких людей, которые в минуты самых тяжелых кризисов демонстрируют поразительную «внутреннюю силу»; хорошо бы, добавил Морелль, его генералы вели себя так же… Геббельс отмечал, что «вся жизнь фюрера поставлена на службу войны и народа». Можно ли было надеяться на такое же самопожертвование со стороны союзников? Разве не бросил их один из них в самый тяжелый момент? Нет, фюрер так не думал, хотя подозревал, что Италия готовится дезертировать. Однако пока жив Муссолини, это невозможно: он слишком умен и понимает, что трусость с его стороны будет означать конец фашизма и его партии.
Вернувшись 23 января из ставки Гитлера, Геббельс запустил пропагандистскую машину. Сталинградская трагедия должна вдохновить немцев на последнее усилие, необходимое, чтобы вырвать у врага победу. «Героическая эпопея» позволит наконец осуществить
Последствия Сталинграда
В попытках Гитлера и его окружения превратить разгром под Сталинградом в «героическую эпопею» более всего их занимала судьба Паулюса. Действительно ли он добровольно сдался в плен советским солдатам? Почему не предпочел погибнуть смертью храбрых? «Все было бы не так страшно, если бы нам удалось выйти из этой катастрофы с чувством морального превосходства. Судьба поставила его в такие условия, в каких он должен был отказаться от оставшихся 15 или 20 лет жизни, чтобы увековечить свое имя в истории». Если Паулюс живым попал в руки большевиков, это меняло к худшему всю картину. «Если генералы начнут сдаваться в плен большевикам, это будет самым тяжелым ударом по престижу нашей армии с момента установления национал-социалистического режима».
Когда Гитлер получил подтверждение того, что Паулюс, а также генералы фон Зейдлиц и Шмидт в плену, он был вне себя. «Они просто-напросто сдались! Хотя должны были встать плечо к плечу, ощетиниться ежом и пустить себе пулю в лоб». Цейцлер также считал, что Паулюсу нет оправданий: «Когда сдают нервы, надо приставить пистолет к виску». И далее: «Этот человек обязан был себя убить по примеру полководцев прошлого, которые бросались на меч, если понимали, что битва проиграна. Даже Вар приказал рабу: “Убей меня!”» Он вещал, что этих офицеров уже ждут на Лубянке, где им «промоют мозги», после чего они станут призывать немецких солдат сдаваться. Он не так уж и ошибался: в июле 1943 года Зейдлиц вместе с рядом других офицеров основал Национальный комитет свободной Германии, а в сентябре – Лигу немецких офицеров, призывавшую солдат прекратить сопротивление.
«Трусость» генералов под Сталинградом только усилила давние подозрения Гитлера в адрес высшего офицерства. Он понимал, что его манера ведения войны и преступления, совершенные против поляков, русских, евреев и цыган, вызывают осуждение все большего числа немцев – при условии, что те о них знали. Кроме того, события зимы 1942/1943 года показали, что фортуна окончательно отвернулась от фюрера. Все, кто из оппортунизма последовал за ним, теперь терзались вопросом: а вдруг спасение совсем на другой стороне? Неслучайно 18 декабря 1942 года вышел циркуляр, подписанный Борманом и обращенный ко всем немецким гауляйтерам. Комментируя их доклады о негативных настроениях в обществе, он советовал вспомнить времена борьбы и вести за собой народ вопреки поднимающему голову противнику.
Действительно, за несколько месяцев до того гестапо накрыло сеть сопротивления, получившую название «Красная капелла», которая передавала информацию Советскому Союзу. Члены группы, отличавшейся большим разнообразием – сюда входили офицеры, чиновники, художники, университетская профессура, писатели и журналисты, – работали под руководством Гарро Шульце-Бойзена и Арвида Гарнака, двух выходцев их хороших немецких семей. Сеть была разрушена арестом Шульце-Бойзена 30 августа 1942 года, за которым последовали аресты еще 118 человек. 20 декабря Шульце-Бойзен был казнен вместе с 55 членами его группы. Изучая это дело, Геббельс 31 декабря писал, что невозможно понять, как «люди, выросшие в семьях, пропитанных националистическим духом, могли до такой степени заблуждаться и испытывать такую слепую ненависть к национал-социализму». Его немного утешил тот факт, что только 13 % членов группы принадлежали к рабочим, а все остальные представляли интеллигенцию. По его мнению, это служило верным доказательством того, что большинству немцев, то есть 90 % населения, подобные настроения чужды.