Гладиаторы двадцать четвёртого века
Шрифт:
Не слушая и, почти ничего не видя перед собой, Ярослав пошёл прямо на эту толпу, наверное, в тайне надеясь, что его разорвут. Люди попятились, расступились, только один, кажется, старикашка, заступил дорогу и что-то прокричал.
– Отойди, – угрюмо проговорил Крамаренко. – Отойди, а то плюну.
Старикашка отскочил, испуганно заверещав. Вот так и бывает. Психоз какой-то. Никто ничего не знает о способах заражения, но, на всякий случай, объявить человека изгоем – раз плюнуть. Пройдя сквозь толпу, словно через коридор позора, Ярослав ступил на проезжую часть и, услышав скрежет тормозов, басовитое, и, вместе с тем, паническое гудение клаксона и уловив смазанное движение боковым зрением, обернулся для того, чтобы успеть увидеть неумолимо надвигающуюся
Пуля ударила в бруствер, сложенный из остатков кирпичной стены. Тяжёлая пуля, снайперская. Несколько очередей высекли фонтанчики пыли, а следом донеслось гортанное ругательство. Видимо, что-то непечатное. Бородатые готовились к следующему штурму, прекрасно понимая, что у бойцов нет возможности оторваться от преследования. А жаль. До своих осталось совсем немного. Встряли, как говорится, не по детски. Мишка Беляев последний раз харкнул кровью, выгнулся всем своим большим и сильным телом и, наконец, затих. За бруствером снова раздались гортанные крики, опять вспыхнула стрельба и с уцелевшего обломка стены, торчащего обломанным зубом доисторического чудовища, посыпалась кирпичная крошка. Бойцы нервно поглядывали друг на друга, не отвечая на автоматные очереди. Да и чем тут отвечать-то? Патронов меньше, чем по магазину на брата. А бородатые всё лезут. Сержант Хромов склонился над Пашей, озабоченно разглядывая пробитую осколком ногу. Кровотечение удалось остановить, но Павел прекрасно понимал, что, уже, не ходок.
– Сержант, – откашлялся он от пыли, набившейся в рот. – Забирай людей и уходи.
– А ты, Стилет?
– Я прикрою. Вернёшься с подмогой.
– Стилет, я…
– Сержант! Это приказ! Со мной вы далеко не уйдёте. И пацанов положим. А тут – я прикрою ваш отход. Вам всего-то осталось эти развалины пройти насквозь, потом улицу проскочить. Давай, родной, действуй. Помоги мне вон на тех ящиках устроиться. Там позиция лучше. И уводи людей.
Хромов свистнул Стебнову, они вдвоём подняли Пашу и перенесли его на указанное место. А отсюда, и вправду, лучше огонь вести. Сектор обстрела широкий и видно хорошо. Стилет подгрёб перед собой крупные обломки кирпичной кладки, устроив что-то вроде амбразуры и, оглянувшись, проводил взглядом парней. Бойцы уходили, молча, бросая на него хмурые взгляды. Пашка их понимал. С одной стороны, он им дарит шанс выжить. А, с другой – на всю жизнь оставляет чувство вины за то, что бросили командира. Но, другого выхода он не видел. Если группа не уйдёт, тут лягут все. Попытаются выйти, неся на себе Стилета, тоже все лягут. Только, на несколько шагов дальше.
Там, напротив, в полуразрушенном здании, обозначилось движение, и Пашка выстрелил по смазанному силуэту в окне. Что-то не торопятся они штурмовать. Ну, так, даже, лучше. Дальше группа уйдёт. Да и он немного дольше проживёт. Умирать-то не хочется. Смерть на этой войне ходила рядом со Стилетом почти с самого первого дня. Глубокие рейды по духовской территории чего только стоили! А тот бой, когда они вытаскивали из окружения роту мотострелков с прибившимся к ним, каким-то чудом, столичным корреспондентом? На бойцов, может, начальство и рукой бы махнуло, а корреспондент, это не зачуханный солдат – срочник, которых, только на улицах Грозного, полегло – не счесть. Корреспондент – это фигура, за которую могут и по папахе накостылять. Поэтому и бросили спецназ на помощь.
Было всё, но, вот так, прикрывая группу, наконец, заглянуть в глаза костлявой, о таком он и мечтать не мог. Этот рейд по тылам с самого начала не задался. Ещё только пройдя боевые позиции духов, нарвались на боевое охранение, потом их стали теснить с тыла и прошлось прорываться прямо через боевые позиции противника, а, в довершение, бородатые плотно сели на хвост, не давая не то, чтобы оторваться, но и нормально закрепиться где-нибудь. И помощь не вызовешь. Рация накрылась от шального осколка гранаты, а эти носимые коробочки «Мотороллы» в условиях городской застройки оказались бесполезными. Половина
Стилет грустно усмехнулся. Мечтать. Как же, мечтал он сдохнуть вот так, на развалинах здания, в кирпичной крошке, отстреливаясь от наглых, самоуверенных духов, обдолбанных героином до самых косматых бровей. Одно только и утешает, что своей смертью он пацанам шанс даёт. Большой ли, маленький, это одному Богу известно. Но шанс есть. Только не у него. У него, как раз, только один шанс, успеть выпустить все свои патроны и завалить хоть одного духа. А, лучше, двоих. Или троих. Но, тут уж, как фишка ляжет. Тяжёлая снайперская пуля стукнулась в ящик чуть позади. Ага. Снайпер его не видит. Бьёт наугад, на движение. А там, как раз, ветер полиэтиленовый пакет дёргает, пытаясь вытащить из-под обломков. Уже хорошо.
Справа, одна за другой, разорвались две гранаты, осколки с визгом пронеслись над головой, и в воздух взметнулись тучи пыли, заволакивая всё пространство и мешая видеть поле боя. Штурм начался. Стилет сплюнул тягучую слюну напополам с цементной пылью и выстрелил в появившийся перед собой силуэт. Попал или нет, но силуэт исчез, зато сразу появился второй, немного сбоку, потом ещё несколько, левее. Пашка стрелял, просто физически ощущая, как опустошается магазин. В его импровизированный бруствер ударила пулемётная очередь, и в глаза, вызывая острую боль, впились кирпичные крошки. Глазам, похоже, хана. Понимая, что вслепую стрелять невозможно, Стилет вытащил из кармашка разгрузки заветную гранату, выдернул чеку и затих, вслушиваясь в какофонию звуков.
Стрельба стала стихать, послышались тяжёлые шаги многих ног, а, спустя время, разочарованные крики. Всё. Они уже на позициях. Но время для группы он выгадал. Живите, ребята! Осталось совсем немного. Ожидание собственной смерти стало невыносимым, но просто так тратить такой мощный аргумент, как граната Ф-1 было крайне расточительно. Если уходить, то не одному. Наконец, неподалёку, под чьими-то ногами заскрипели осколки кирпичей, раздались близкие голоса, чьё-то заполошное, со свистом, дыхание, команда, и чей-то ствол ткнулся ему в бок, проверяя, живой или труп. Пора. Пашка резко, не обращая внимания на острую боль, прострелившую раненную ногу, перевернулся на спину и разжал ладонь, роняя себе на грудь гранату. Со звоном отскочила предохранительная скоба, раздались испуганные крики, и кто-то в голове удовлетворённо произнёс: «Всё!».
Что-то острое больно давило в правый бок. Арсентьев заворочался, медленно выплывая из небытия, открыл глаза и тупо уставился в нависший над головой каменный свод. Голова была пустая и только отдавала глухой болью в затылке при попытке подумать. Пещера. Откуда пещера? В ближайшие несколько лет они с женой, точно, не планировали выезды на природу с экстремальными видами развлечений. Да и раньше экстремальнее маёвок и рыбалок, тоже, ничего не было. Да и рыбалки-то – одно слово. Наливай, да пей, как говорится. Тогда, что это? Почему он в какой-то пещере, и, почему, один? Хотя, похоже, не один. Где-то недалеко кто-то закряхтел, а, потом, сдавленно выматерился.
Сергей Петрович, наконец, сел, переждал лёгкую тошноту и круги перед глазами и огляделся. Да. Это была пещера. Неровный каменистый пол, покатая стена с выпирающими острыми кусками скальной породы и такой же свод. И полутьма, разбавляемая светом из входа в шагах десяти от него. Свет был тусклый, но достаточный, чтобы не переломать ноги. Как он сюда попал? Он же дома был! Или нет? Внезапное воспоминание обожгло кипятком. Он же должен был умереть! Четыре упаковки димедрола вряд ли оставили шанс на выживание. Тогда, что это? Тот свет? Арсентьев загробную жизнь представлял как-то иначе. По-крайней мере, не в пещере. Хотя, если это Ад, то он в подземелье, точно. Так, обычно, на картинках всяких рисуют. Но, если Ад и существует, то он глубоко под землёй, а не на поверхности. И это, явно, не этот случай. В широкую горловину входа падал дневной свет. И, тогда, где же сковородки?