Гладиатрикс
Шрифт:
— Нет, больше пока нельзя, — отнял чашку лекарь. — Будешь пить понемножку. Потом еще дам.
Он снова уложил ее и двинулся дальше. Амазонка проследила за ним взглядом и с изумлением обнаружила на соседней лежанке Лисандру. Узнать спартанку можно было лишь по длинным прядям иссиня-черных волос. Ее лицо было неузнаваемо изуродовано следами зверских побоев.
— Что это с ней? — прохрипела Сорина.
Лекарь оглянулся через плечо.
— Ты отдыхай. Сама давай поправляйся, а о ней уж я как-нибудь позабочусь!
— Что с ней? — Воительница вложила в голос всю властность, какую только могла.
Лекарь вздохнул.
— Ее изнасиловали, избили и всячески изранили. Подозревают вашего наставника, нубийца Нестасена. Ну что, довольна, амазонка? А теперь послушай меня, уймись, лежи себе и отдыхай!
Сорина в изнеможении опустила голову на подушку. Все-таки Лисандру она по-прежнему ненавидела. Если бы не проклятая гречанка, то Эйрианвен сейчас была бы жива, все шло бы по-прежнему. Но… Сорина как-никак принадлежала к женскому полу. По ее мнению, насилие было наибольшей гнусностью, которой могла подвергнуться женщина, несмываемым грехом перед богами!
Никто подобного не заслуживал. Даже спартанка.
Она вновь скосила глаза в сторону неподвижного тела на соседней лежанке. Сорина слишком хорошо знала, насколько сильно случившееся изменит Лисандру. Еще дома, в степях, она видывала женщин, которые попадали в плен и подвергались насилию. Одни выдерживали, другие ломались, но ни одна не оставалась такой, какой была прежде.
Сорина понимала, что друзьями им с Лисандрой не быть никогда. Все же, невзирая на взаимную ненависть, что-то еще можно было поправить. Эйрианвен все равно не вернешь. Жизнь без нее и так обещала быть едва выносимой, так стоило ли усугублять дело беспрестанной враждой со спартанкой, лишний раз напоминать себе о смерти той, которую они обе любили?..
«Впрочем, Лисандра вряд ли сделает хоть шаг мне навстречу, не снизойдет до замирения с такой дикаркой.
Так что первой протягивать руку придется мне.
Да, для этого я должна буду скрутить в бараний рог свою гордость, но чего только не сделаешь ради всеобщего блага».
XXXIII
— Будь здорова, гладиатрикс.
Лисандра приподняла веки, осознавая лишь боль, огненными токами перетекавшую внутри ее тела. Девушке казалось, что запредельная мука навсегда обожгла каждый нерв. Перед глазами спартанки все плавало и кружилось, но лекаря она узнала.
Какое-то мгновение бывшая жрица ничего не могла понять, потом на нее нахлынули воспоминания.
Каморка.
Цепи.
Нестасен.
И бесконечная пытка…
Она содрогнулась всем телом, дернулась на постели, и новая боль, причиненная движением, заставила ее вскрикнуть.
— Ну, ну, девочка, — ласково проговорил лекарь. — Здесь тебя никто не обидит. Ты в безопасности, Ахиллия. Вот, попей-ка. — Возле губ Лисандры качнулась чашечка. — Это вытяжка мака. Она тебе поможет во всех смыслах.
Лисандра позволила ему приподнять ей голову и влить в горло горькую жидкость. Гадостный вкус чуть не заставил ее поперхнуться, но она сделала усилие и не закашлялась, а проглотила снадобье. Лекарь уже подносил к губам страдалицы воду — ополоснуть рот.
Когда он бережно опустил ее голову на жесткую подушку, Лисандра зажмурила глаза, но из-под век все равно поползли горячие слезы.
Она по-прежнему видела их, слышала этот смех, чувствовала вонь мужских тел, взопревших от животного возбуждения, ощущала на себе чужие руки, плоть внутри своего разверстого тела.
— Афина!.. — вырвалось у нее. — Не оставь, помоги.
— Она непременно услышит и поможет тебе, — отозвался лекарь на языке эллинов. — Богиня никогда не предает своих верных.
Маковый сок медленно растекался по жилам спартанки. Телесная боль понемногу отступала, но воспоминания отнюдь не померкли, хотя Лисандра теперь присутствовала в них словно бы сторонним наблюдателем. Сцена пыточного насилия разыгрывалась в ее памяти снова и снова, заново растворяя душевную рану, которую силился заштопать дурман.
Все же лекарство действовало, и вот уже Лисандра не могла понять, явь это или дурной сон. Картины прошлого и настоящего сливались одна с другой, проплывая перед ее внутренним взором. Вновь погибала у нее на глазах Пенелопа, тянулась через пески слабеющая рука Эйрианвен. Соперницы падали под мечом спартанки, но яростный восторг тех побед девался неизвестно куда, развеялся, точно дым. Потом Лисандру снова насиловали.
Опять и опять.
Она смутно слышала мужские голоса, звучавшие у ее постели, хотела открыть глаза, но веки отказывались подниматься. Прохладная рука коснулась ее лба, вытерла пот, и Лисандра почему-то не испугалась.
Потом голоса начали отдаляться.
Некоей частью сознания девушка понимала, что рано или поздно проснется и должна будет осознать правду.
Но это будет потом, а пока она тонула в объятиях Морфея. С нее было довольно.
Нестасен спешил со всех ног, пробираясь запруженными улицами Галикарнаса, и едва ли не через каждый шаг оглядывался назад — нет ли погони. Нубийцу казалось, что каждый встречный-поперечный пялился на него и указывал пальцем. Вот он, беглый! Вот он, держите его!
Пот ручьями лился по телу гиганта, полуденное солнце немилосердно жгло его сквозь толстый плащ с глубоким капюшоном, низко натянутым на лицо.
«Ну что ж, я потерплю. Не то меня точно сразу узнают. Надо скорей найти спокойное место, где я смогу спрятаться, покурить конопли. Травка освежит ум, и я придумаю, как быть дальше».
Его отчаянно мутило, он как никогда нуждался в глотке благословенного дыма. Беглец знал, что все так или иначе уладится, как только он его вдохнет. Все будет хорошо.