Гламорама
Шрифт:
Поглядев в зеркало в стиле чиппендейл, висящее над кроватью, я собираюсь с духом, перед тем как заметить чью-то тень за ширмой-гобеленом восемнадцатого века, стоящим в углу.
Тень пошевельнулась.
Она ждет. Терпеливо ждет.
Я подхожу к кровати.
Продолжая беззаботно насвистывать, я наклоняюсь к тумбочке и, посмеиваясь про себя, делаю вид, что никак не могу развязать шнурки на ботинке. Тем временем я засовываю руку в ящик и достаю оттуда «вальтер» двадцать пятого калибра с навинченным на него глушителем.
Я бреду обратно в ванную.
Я считаю про себя.
Пять,
Внезапно я меняю направление и иду прямо на ширму с пистолетом в руке.
Подняв пистолет на уровень головы, я стреляю. Два раза подряд.
Сдавленное рычание. Звук льющейся жидкости — это струя крови ударяется об стену.
Человек, одетый в черное, половина его лица разворочена пулей, падает вперед, опрокидывая ширму, сжимая маленький пистолет в затянутой в перчатку правой руке.
Я уже совсем собираюсь наклониться и вынуть пистолет из его пальцев, как шорох у меня за спиной заставляет меня стремительно обернуться.
Еще одна тень в черном зависла над кроватью в беззвучном прыжке. В ее руке нож, занесенный для удара.
Я приседаю, одновременно целясь из пистолета.
Первая пуля пролетает мимо и разбивает зеркало в стиле чиппендейл.
Но когда человек в черном уже падает на меня, вторая пуля попадает ему в лицо и отбрасывает его назад.
Человек в черном падает на ковер и дрыгает ногами. Я, пошатываясь, подхожу к нему и вгоняю ему две пули в сердце. Он тут же затихает.
— Блин, блин, блин, — бормочу я, пытаясь найти в темноте на ощупь мой мобильник, затем нахожу его и, на ходу вспоминая полузабытый номер, пытаюсь набрать его.
С третьей попытки в трубке раздается сигнал приема. Тяжело дыша я набираю код.
— Быстрее, быстрее!
Еще один сигнал. Еще один код. А затем я набираю еще один номер.
— Это ДЭН, — говорю я в трубку.
Я жду.
— Да. — Я слушаю. — Да.
Я называю адрес. Я говорю:
— Код 50.
Я вешаю трубку. Я выключаю воду в ванной и быстро собираю сумку с вещами на эту ночь. Я проведу ее в гостинице «Carlyle».
На следующий вечер я ужинаю с Евой в сверхмодном новом японском ресторане рядом с Сохо в новой зоне развлечений на Хустон-стрит; Ева, терпеливо ожидая, пьет зеленый чай в кабинке, расположенной в битком набитом главном зале, а рядышком с ней лежит на столе аккуратно сложенный вечерний выпуск завтрашнего «New York Observer» (с благожелательной в высшей степени статьей про моего отца, которая на самом-то деле про нового Виктора Джонсона и про все, чему он научился). Метрдотель с преувеличенным энтузиазмом, держа меня за руку, рассыпаясь в соболезнованиях и, рассказывая мне о том, насколько я ультракрут, проводит меня в кабинку. Я воспринимаю все это как должное и, поблагодарив его, усаживаюсь рядом с Евой. Мы улыбаемся друг другу. Я не забываю поцеловать ее. Я совершаю все положенные действия, поскольку весь зал смотрит на нас, и, собственно говоря, ради этого мы и сели в кабинку, ради этого мы и пришли сюда.
Я заказываю марочное холодное саке и сообщаю Еве, что мне дали роль в «Коматозниках 2». Ева говорит, что она очень рада за меня.
— И где же твой приятель сегодня вечером? — спрашиваю я, улыбаясь.
— Его нет в городе, — уклончиво отвечает Ева.
— А где он?
— Он уехал на «Фудзи рок фестиваль», — отвечает она, закатывая глаза и отпивая из чашки зеленый чай.
— У меня туда тоже кое-кто из знакомых поехал.
— Может быть, они поехали вместе?
— Кто знает?
— Да, — говорит она, открывая меню. — Кто знает?
— Если кто и знает, то уж точно не мы.
— Это уж точно.
— Ты выглядишь великолепно.
Она ничего не отвечает.
— Ты меня слышишь? — спрашиваю я.
— Великолепный костюм, — отвечает она, не поднимая глаз.
— Поговорим о шмотках?
— О тебе много пишут в последние дни, — говорит Ева, ткнув пальцем в «Observer»: — За тобой повсюду следуют папарацци.
— Жизнь не сводится к темным очкам и автографам.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Разве не смешны все эти люди? — спрашиваю я, делая жест в сторону зала.
— Ну, не знаю, — говорит она. — Примитивность всегда утешает. Чувствуешь себя снова студенткой.
— Почему это?
— Потому что понимаешь, что, общаясь с тупицами, начинаешь сам себе казаться очень умным, — объясняет она. — По-моему, в этом заключается весь смысл высшего образования.
— Где ты был, когда мы ловили свой кайф? — бормочу я себе под нос, стараясь не встречаться взглядом ни с кем из присутствующих в зале.
— Что ты сказал?
— Ты подарила мне новый взгляд на вещи, — говорю я, откашлявшись.
— Без нас этот мир — лишь куча мусора, — соглашается она.
Я накладываю себе салат из зеленых бобов сои.
— Да, кстати, — начинает Ева, — как там Элисон Пул?
— Похоже, я разбиваю ее сердце.
— У меня складывается впечатление, что это твоя основная специальность.
— Она постоянно спрашивает меня про Хлое Бирнс, — бормочу я.
Ева никак на это не реагирует. Вскоре она уже пьет «Столичную лимонную», а я ковыряюсь в салате из морской капусты.
— Что ты сегодня делала? — спрашиваю я и тут же осознаю, что ответ на этот вопрос мне не особенно интересен, несмотря на то что я тискаю под столом Евино бедро.
— У меня была фотосессия. Затем обедала вместе с Salt-n-Pepa. Старалась избежать встречи с некоторыми личностями. Встречалась с теми, кого не старалась избежать, — Ева переводит дыхание. — Моя жизнь сейчас гораздо проще, чем я ожидала. — Она вздыхает, но вздох этот печальным не назовешь. — Ко многому я так и не могу привыкнуть, но в целом все очень мило.
— Ясненько, — говорю я и добавляю голосом робота: — Я знаю, откуда ты приехала, зайка.
Ева хихикает и позволяет мне еще откровеннее тискать ее ляжку.
Но затем я начинаю думать свои мысли и настроение у меня сразу же портится. Я выпиваю еще одну чашечку саке.
— Что-то не так? — спрашивает Ева.
— Да так, вчерашние неприятности, — бурчу я.
— Какие?
Я рассказываю ей шепотом.
— Нам нужно быть осторожнее, — говорит Ева.
Внезапно над нами нависают две тени и кто-то восклицает:
— Виктор? Привет, старик, как дела?
Вдохнув поглубже, я отвечаю на это отработанной улыбкой.
— А, привет! — говорю я, протягивая руку.