Гламорама
Шрифт:
А на заднем плане, попивая пунш из крошечной стеклянной чашки, на фоне огромной рождественской елки, усыпанной огнями, стоит Ф. Фред Палакон.
Я прикладываю руку ко рту, чтобы не закричать.
9
Я вновь набираю сестре.
Телефон звонит три, четыре, пять раз. Она снимает трубку.
— Салли? — Я задыхаюсь и говорю сдавленным голосом.
— Кто это? — спрашивает она подозрительно.
— Это я, — с трудом выдавливаю я. — Виктор.
— Ага, — говорит она с сомнением. — Я бы попросила вас — кто бы вы ни были — больше не звонить сюда.
— Салли, но это действительно я, послушай…
— Это тебя, — говорит она вдруг.
Затем, судя по звукам, трубку кому-то
— Алло? — раздается в трубке мужской голос.
Я ничего не говорю, просто внимательно слушаю.
— Алло? — вновь повторяет тот же голос. — Виктор Джонсон слушает. Кто говорит?
Я молчу.
— Чувак, это было бы очень круто с твоей стороны, если бы ты перестал доставать мою сестру, — говорит голос. — Договорились?
Я молчу.
— До свидания, — говорит голос.
Щелчок.
На другом конце провода повесили трубку.
10
Давид попросил, чтобы я его не тревожил. Он вручает мне свитер и предлагает, чтобы я сходил прогуляться. Девушка, раздетая догола, сидит на коричневом плюшевом диванчике и курит сигарету. Она бросает на меня нетерпеливые взгляды. Я повинуюсь как зомби.
За дверью, уже в коридоре, я спрашиваю Давида:
— Почему ты думаешь, что я вернусь?
— Я тебе верю, — говорит он, улыбаясь и подталкивая меня к двери.
— Почему? — спрашиваю я.
— Потому что тебе некуда идти, — объясняет он, продолжая улыбаться.
Он так обаятелен при этом, что мне остается только кивнуть ему и даже поблагодарить.
— Спасибо, — говорю я Давиду.
У меня за спиной девушка направляется к кровати. Она останавливается, поигрывая всеми мускулами своего накачанного тела и что-то настойчиво шепчет Давиду по-итальянски.
Давид закрывает дверь. Я слышу, как поворачивается ключ в замке.
11
Я спускаюсь на служебном лифте в вестибюль, на улице ночь, улицы влажные от сырости, и капли воды стекают по фасадам зданий, мимо которых я прохожу, хотя дождя нет. По улице проезжает такси. Я уступаю дорогу стремительно мчащимся навстречу роллерам. И меня по-прежнему кто-то снимает на камеру. Сколько раз меня предупреждали? Сколько раз я пропускал предупреждения мимо ушей?
12
Через час я возвращаюсь в гостиницу. На служебном лифте поднимаюсь на свой этаж. Медленно пересекаю пустынный коридор. У дверей номера вынимаю из кармана ключ, но решаю прежде постучаться.
Никто не отвечает.
Я поворачиваю ключ в замке.
Я толкаю дверь.
Давид, голый, лежит мешком на полу в ванной. Не видно никаких крупных ран, но кожа словно вся исколота во многих местах и я абсолютно не понимаю, что с ним случилось. Пол вокруг Давида залит кровью и усыпан мелкими осколками фарфоровой посуды из нашего номера. Свет, льющийся в ванную из гостиной, придает всему зрелищу в высшей степени драматический оттенок. Девушки нигде не видать. Проклиная себя на чем свет стоит, я спускаюсь в бар.
13
В соседнем номере гостиницы «Principe di Savoia» реквизитор заряжает мини-«узи» калибра 9 мм.
14
Шинед О'Коннор пела «The Last Day of Our Acquaintance», а на часах было то ли одиннадцать, то ли час, то ли пятнадцать минут четвертого, и мы все лежали вокруг бассейна в большом доме Джанни на Оушен-драйв, и было нас человек двадцать, и все или болтали по мобильнику, или курили шмаль, а я буквально несколько дней назад познакомился с Хлое. Хлое лежала рядом в шезлонге, жарясь на солнце, ее губы распухли от впрыскиваний коллагена, а моя голова раскалывалась от похмелья после десятка манговых дайкири, а я время от времени косился на кольцо с бриллиантом в сорок карат на ее пальце, и лимонад, который я пил, щипал мне язык, и все кругом время от времени говорили: «Ну и что с того?», а перед этим все дружно ловили таракана, и люди мало-помалу расклеивались на жаре. Повсюду бродили парни — стройные, пухлогубые, в обтягивающих плавках — и среди них насчитывалось по крайней мере две рок-звезды, а также подросток-гомосексуалист из Палестины, который хвастался тем, что закидывал израильтян камнями в Хевроне. И все это происходило под ясным небом, голубым, как подушечка жевательной резины.
И Шинед О'Коннор пела «The Last Day of Our Acquaintance», а девушка, лежавшая рядом со мной, расположилась таким образом, что ее задница оказалась прямо у меня перед глазами, а затем она засунула пальцы под бикини и почесала свое анальное отверстие, а затем поднесла пальцы к носу и понюхала их. На огромном телевизоре Bang & Olufsen, который выкатили из дома поближе к бассейну, шел очередной эпизод «Секретных материалов», где чью-то собаку съела морская змея и почему-то кто-то все время читал книгу, озаглавленную «Ужас в Эмитивилле», а какой-то парень, разморенный после вчерашней премьеры нового фильма под названием «Аутопсия 18» склонился над планшеткой для спиритических сеансов, одна девушка только что вернулась с публичного купания младенца Мадонны, а чей-то ребенок играл с коброй, купленной на украденную кредитную карточку. А еще на той неделе шел громкий судебный процесс, в ходе которого адвокаты полностью убедили меня, что жертва — семилетняя девочка, забитая до смерти пьяным отцом, — сама спровоцировала убийство. Когда мы ходили на заре купаться в океане, мы видели русалок.
Я услышал, как чей-то голос спросил:
— Ты бы мог кого-нибудь убить?
Через некоторое время другой голос ответил:
— Пожалуй, да!
— Ну и что с того? — простонал кто-то третий. Кто-то прошел мимо, ведя на поводке тяжело дышащего волка.
А Шинед О'Коннор все пела и пела «The Last Day of Our Acquaintance», и я провел большую часть утра за тем, что подстригал волосы у себя на лобке, и все кругом читали колонки светских сплетен, чтобы проверить, пишут ли там о них на этот раз, но большинству из присутствовавших слава была дана только однажды и на короткое время, а в ванной комнате висела картина Раушенберга и картина Пикассо — в кладовой, и парень, с которым я спал этой ночью — похожий на Пола Ньюмана в двадцатилетнем возрасте, — начал рассказывать о своем друге, которого убили в Мауи на прошлой неделе, а затем в обсуждение ввязались буквально все и я потерял нить беседы. Внезапная ссора с барыгой? Взбесившийся экспортер/импортер? Повстречавшийся на пути каннибал? Кто знает? Умирал ли он в мучениях? Его засунули в бочку с голодными злыми насекомыми. Давайте проведем голосование! Выставляйте баллы от одного до десяти — итак, бочка с голодными злыми насекомыми — хорошо это или плохо? Мне показалось, что я вот-вот упаду в обморок. О том, что в этой компании кто-то с кем-то знаком, можно было установить только из содержания разговоров. Я закурил. Я получил шлепок по заднице от Ривера Феникса. Я становился знаменитым, и вскоре все мои отношения с миром должны были кардинально перемениться.
А Шинед О'Коннор все пела и пела «The Last Day of Our Acquaintance», и кто-то бросил ключи от одного из «мерседесов», стоявших в гараже, но на улице было слишком жарко, а высоко-высоко в голубом небе летел реактивный самолет, и я с завистью изучал лицо Брюса Райнбека, ухмыляющееся мне с журнальной обложки, и парень, с которым я провел ночь, прошептал мне: «Ты — маленькая какашка», и я изобразил «изумление, граничащее с негодованием» и сказал: «Ну и что с того?», и я загорел уже настолько, что даже мои соски поменяли цвет и с восхищением любовался моим мускулистым телом, но тут на моем бедре устроилась подремать муха, и я попытался ее прогнать, но она покружила в воздухе и вернулась обратно. Паренек из Бразилии поинтересовался, как мне удалось добиться такой идеальной формы брюшного пресса, и я был настолько польщен этим вопросом, что даже не сразу сумел на него ответить.