Гласто
Шрифт:
– Мы договорились с ребятами слетать на Мальту. Если ты меня не поддержишь, я все равно полечу.
Ему стало жарко, на висках вздулись вены, он изо всех сил старался сдерживать эмоции. Казалось, пауза затянулась на минуты, но на самом деле, прошла всего секунда, а затем он – сам не понял как, словно кто-то это сделал за него – произнес:
– Ну так давай, я тебя не держу.
Она вспыхнула, развернулась и ушла быстрым шагом на кухню.
«Как так-то?! Как вообще возможно то, что происходит?» – недоумевал Алекс. В голове словно в Тетрисе громоздились кирпичики воспоминаний из совсем недавнего прошлого: вот они гуляют по набережной,
Они познакомились около года назад на вечеринке у приятеля Марка. Весь вечер переглядывались, но Алекс так и не решился подойти. Потом корил себя, но через пару недель они вновь случайно встретились на другой тусовке, которую Дэн-бармен организовал для узкого круга друзей и завсегдатаев, чтобы презентовать свой рассказ, и тут уж он подошел к ней сразу. Да еще и выпалил все, что накопилось: как восхищался ей с первого взгляда, как думал о ней все это время и ругал себя за нерешительность, и что уже не представляет себе жизни, в которой ее не будет рядом – все в таком духе. Выложил все карты, продемонстрировал свою болезненную откровенность, желание и страсть – как говорится, сделал все, чтобы отпугнуть молодую девушку (ей только что исполнилось 22, а ему вскоре предстояло отметить третью круглую дату). Но оказалось, что и он ей сразу понравился, так что все с того момента закружилось в сумасшедшем вальсе.
Будучи девушкой эффектной, привлекающей всеобщее внимание и природной красотой, и ярким имиджем, Лера оставалась эмансипированной и деятельной, что для Алекса являлось одновременно и преимуществом, и недостатком. Плюс заключался в том, что если бы она не была таковой, они могли бы вовсе не познакомиться: Лера-минус-деятельность вполне могла бы предпочесть кого-то, кто позволял бы ей работать только над своей красотой, и посещать вечеринки в митинских барах она смогла бы только в тревожных снах.
Минусом же было то, что спорили они почти все время и почти по любому поводу. А если Лера в чем-то и соглашалась с ним сразу, то чаще всего, это означало лишь, что спор отложен. То, что он мужчина, а значит, решающее слово за ним – это вообще было табу: «Почему-почему я должна соглашаться? Это что еще за патриархальные штучки?»
Справедливости ради, до последнего времени это все больше походило на игру, на упражнения в риторике, а не на реальную попытку решить раз и навсегда, кто прав, кто виноват, и что делать. Никто ни на кого не обижался.
Его друг Марк всегда избегал серьезных отношений. «Лучше оставаться друзьями, – говорил он. – Любовники чаще всего расходятся навсегда, а зачем расставаться с приятным человеком? Нельзя, отдалившись, достичь той же степени доверия, которая была. Со многими сейчас было бы интересно и приятно дружить, а поздно». Алекс же влюбляся отчаянно, и его романы всегда оставляли после себя пепелища сожженных мостов.
Но на этот раз все должно было быть иначе. Он нисколько не сомневался, что нашел любовь всей своей жизни, испытывал к Лере самые нежные чувства, и не допускал даже мысли, что это может быть не навсегда. Любовь окрыляла, хотя риск слишком высоко взлететь и обжечься, настораживал: он боялся потерять ее, знал, что последующие попытки что-то исправить, наверняка его доконают.
Боялся, но все равно каким-то противоестественным
Strangelove. That’s how my love goes.
Она вернулась в комнату с каменным лицом и начала собирать вещи. Алекс удивлялся, насколько в этот момент она не была похожа на ту Леру, в которую он влюбился – милую девчонку с открытым лицом и доброй улыбкой. Хотелось схватить ее за плечи и вытряхнуть всю эту дурь.
Видно было, что Лера уже почти плачет. Он понимал, что должен подойти, попытаться успокоить ее, найти нужные слова. «Ну, или хотя бы помочь донести ей сумки до метро», – вступал он мысленно в диалог сам с собой.
Но Алекс не сделал ничего. С демонстративным спокойствием он отвернулся, и откинулся на спинку кресла.
Временами он хотел казаться более жестким, чем был. Что было не так сложно, поскольку он не был жестким совершенно: напротив, готов был умиляться любой мелочи, увидев ее красоту под только ему ведомым правильным углом. Красота для него была всюду: в музыке, словах и красках, жестах, взглядах и запахах, прикосновениях воды и ветра. В симметрии и числах Фибоначчи. «Мы могли бы жить в идеальном мире, если бы не врожденное стремление разрушать, – писал он однажды в своем пафосном блоге, эпиграфом к которому было: «А затем». – Красота спасет мир!»
Их с Лерой отношения он тоже представлял исключительно красивыми: где-то, где всегда светит солнце, они идут, держась за руки, на ней развевается легкое платье, она счастливо смеется, а его переполняет чувство полноты жизни. Он, правда, всегда боялся заглядывать дальше, и мысленно запускал после этого титры.
То, что происходило сейчас, он расценивал как некую диверсию – посягательство на Красоту, и ему, в связи с этим, было очень грустно.
Хлопнула дверь. Алекс продолжал сидеть, вспоминая отдельные фразы Леры. Вырванные из контекста, они казались настолько несправедливыми, что просто невозможно было найти им хотя бы малейшее оправдание.
Особенно обидно было слышать, что ей не нравится то, во что он вложил столько сил и средств – их прекрасная уютная квартира. Он никогда не воспринимал дом лишь как место, где можно переночевать – это были и крепость, и штаб, и гнездо, и что угодно еще. Поэтому он стремился сделать все основательно и красиво, не экономя. Но и не советуясь особо, это правда.
Алекс оформил ипотеку, когда посчитал, что теперь уже все всерьез, и пора остепениться – то есть, сразу же после знакомства с Лерой. Остановился на районе Митино. Он вырос в Тушино – тоже далеко не центр, но примыкающий к нему «замкадный» район в детстве представлялся ему дремучей окраиной – куда дремучее, чем родное Тушино. Так оно, в общем-то, и было: даже радиорынок, появившийся на бывшем Тушинском летном поле, не прижился, и довольно скоро уехал за кольцевую – на самую окраину Митино, чем заметно сократил тушинские криминальные сводки.
Но с тех пор город расширился, «Новая Москва», проигнорировав Московскую область, дотянулась аж до Калужской, подтянулись пригороды, и бывшая окраина постепенно превратилась в типичный московский микрорайон с метро, современными домами, парками и прочей инфраструктурой. По соотношению цена-качество Алекс не мог найти ничего лучше, и был доволен своим выбором.
Марк тоже проживал в Тушино, но так было не всегда: квартира досталась ему по наследству от деда, когда Марк уже учился на первом курсе. А детство и школьные годы он провел в районе Таганки – другой коленкор.