Главбухша
Шрифт:
Они пожали друг другу руки.
Земская забрала папки.
— Помочь? — уже отъезжая, выкрикнул капитан.
— С этим грузом я управлюсь! — улыбнулась главбухша.
Она прошла в кабинет, свалила все папки на стол, кассовая книга уже лежала в сумке. Стас молчал. Марта взяла лист бумаги, села писать заявление. Положила на стол перед Ровенским.
— Ты решила меня кинуть? — затравленно спросил он.
— Вопрос с расследованием закрыт.
— Как закрыт?!
— Так. Возможно, и твой
Прощай! — Марта выложила на стол и кассовую книгу. — Ее советую уничтожить.
Она вернулась за свой стол, стала выгребать свои личные вещи. С годами всегда что-то накапливается, разные сувениры, дамские принадлежности, книжки по бухучету и налогам, купленные за свои деньги.
Стас подошел к Марте, бухнулся на колени, опустил голову.
— Если можешь, прости меня, только не бросай! Ты мне нужна! Я готов пойти на любые твои условия! На любые! — промямлил он.
— Стас, мы не дети, которые не могут поделить чужие игрушки. Я не прощаю предательства и не могу работать в одной связке с тем, кому не могу доверять. У нас такая работа: только на доверии друг к другу.
А как я могу тебе доверять?! «Я не собираюсь в тюрьму из-за твоих прихотей» и прочее! Это что, мои прихоти? — Она ткнула в кассовую книгу.
— Прости, у меня сдали нервы, это бывает! Но ты первая начала меня подначивать: все, на зону и больше никуда! Это же подначка, я чувствовал! И все из-за Юли! Да, мы вчера поужинали, но я отвез ее домой и никакой лав стори! Клянусь мамой! А утром она поджидала меня у метро, я ее подвез. Прости, я виноват, но повинную голову меч не сечет! Я тебя умоляю!
— Встань, — поморщилась она.
Ровенский поднялся.
В кабинет вошел Георгий Иванович.
— Можно? — спросил он.
— А вы к кому? — недовольно спросил Стас.
— Это ко мне, — сказала Марта. — Проходите, Георгий Иванович!
Оператор осмотрел интерьер.
— А в этом что-то есть! — пробормотал он, словно про себя.
— Оператор-постановщик художественного фильма, который я консультирую, Георгий Иванович. А этo мой генеральный директор, Станислав Эдуардович, — представила их Марта.
Мужчины пожали друг другу руки.
— Извините, я вас оставлю на минуту! — Стас выскочил за дверь.
Георгий Иванович подошел к Марте.
— Поздравляю, вас утвердили, — сказал он. — Собственно, я в этом и не сомневался. И пожалуйста, не говорите, что вы не будете сниматься, я этого не переживу!
— Вы извините, но я не могу заниматься тем делом, которого не знаю! — смущаясь, заговорила Марта. — Георгий Иванович, вы же профессионал и понимаете, что значит быть дилетантом! Это стыдно!
— Я чувствую, перед вами все мужчины стоят на коленях, — с улыбкой заметил он.
— Ну не все еще. — Она взглянула на него, и Георгий Иванович, уловив намек, опустился на одно колено.
— Теперь все! И я не встану, пока вы не скажете «да»! Клянусь всеми святыми!
— А теперь сядьте! — неожиданно посуровев, властно сказала Марта, и кинооператор послушался. — Простите, но я не могу сейчас бросить свою работу даже на месяц. Есть обязательства, долги, а мне не двадцать лет, чтобы кидаться с головой в омут и начинать жизнь сначала. По молодости это считают сумасбродством, а в мои лета — уже предательством. И лимит на него я уже исчерпала. Вы же вольны придумать для вашего режиссера любой повод для моего отказа. Кстати, скажите, что я ложусь на операцию, и это будет правдой.
— И что, сложная операция? — посерьезнев, спросил Георгий Иванович.
— Во всяком случае, месяц-полтора все это npoдлится. Ведь вас такая задержка не устроит?
— Вот со сроками у нас действительно напряженно.
— А у меня в жизни почти на каждом шагу остросюжетное кино, и в нем сплошные главные роли. Не обижайтесь, Георгий Иванович!
— Я могу вам иногда звонить?
Она помедлила и кивнула. На мгновение ей стало жалко себя, комок подкатил к горлу, она схватила папки, стала запихивать их в книжный шкаф, на прежнее место.
Марта прилетела в Пермь первого мая на второй премьерный спектакль «Чайки». Самолет задержался с вылетом, и она примчалась в театр прямо из аэропорта. О своем появлении мужа предупреждать не стала — хотела сделать ему сюрприз.
Солидные мужчины в темно-синих костюмах, расхаживая в фойе, с восхищением оборачивались на ослепительно красивую блондинку, а их растолстевшие жены с нескрываемой завистью оглядывали ее немыслимо короткую прическу и дорогое, сшитое на заказ знаменитым московским кутюрье блестящее черное платье, напоминающее европейскую моду начала тридцатых. Марта достигла, чего хотела, — на нее глазели, о ней судачили.
Спектакль прошел «на ура», публика кричала «Браво!», выносили цветы на поклонах, наконец вызвали режиссера, и Виталик вышел на сцену. Со счастливой улыбкой он смотрел на кого-то позади Марты. Она повернула голову и увидела незнакомку, восторженно аплодирующую высоко поднятыми руками. Ей не было и тридцати. Невысокая, хрупкая, яркая брюнетка. Естественно. Очередную жену выбирают как противоположность предыдущей.
Виталик провел сияющим взором по рядам, скользнул глазами по Марте, и вдруг его словно что-то царапнуло. Он вернулся взглядом к ней, всмотрелся и окаменел. Так бывает, когда через две недели после похорон видишь умершего ядовитого соседа. Хочется вскрикнуть: этого не может быть, но вот он, сидит, моргает и презрительно поджимает губы.