Главбухша
Шрифт:
словами, ненавидеть, но вспомни, как ты меня бросила. Я тогда чуть не умер от боли. И поклялся, что верну тебя, чего бы мне этого ни стоило.
Это не сумасшествие, нет. За любовь надо бороться. Вот я и борюсь. И верю, что лет через пять-шесть ты мне скажешь: «Как я благодарна тебе, что мы снова вместе. Я только сейчас поняла, как счастлива с тобой!»
Последние слова Валерьян Адамович прошептал с благоговением, шумно зашмыгал носом, задышал, и слезы сверкнули в его глазах.
Марта сидела
11
Она предчувствовала такой исход, но до конца этой встречи не хотела в него верить. И вот все рухнуло. Теперь уже никаких вариантов нет.
Земская даже знала, что скажет спец Стуков. Он усмехнется, глотнет виски и выдаст:
— Ну а какая трагедь? Вернись к нему, поживи год-два, ему под семьдесят — долго не протянет. И потом, когда ты получишь назад кассовую книгу, можно будет взять и уйти. Конечно, он возвратит ее не сразу. Дождется, пока ты получишь развод, сочетаешься с ним браком, переедешь, и лишь когда он почувствует себя уверенным, отдаст. Жизнь на свободе лучше, чем в неволе.
Купив по дороге свежих помидоров и огурцов, Марта вернулась домой, настружила себе салат, заправила его сметаной и с жадностью все съела, подтерев остатки соуса кусочком белого хлеба. Телевизор не включала. От обилия рекламы и боевиков ее тошнило.
Позвонил Юрчинский и стал нагло давить на нее, требуя немедленного свидания.
— Я хочу сегодня! — твердил он. — Я тут вас спасаю, жертвую своей врачебной репутацией, а что взамен? Я не прошу многого, хотя бы одна-две встречи. Так ведь тоже нельзя. За все надо платить, милая Марта!
— Еще раз позвонишь, и я тебя кастрирую! — прорычала Земская. — Ты все понял?
— Что? — обалдев, переспросил врач.
— Еще раз позвонишь, и тебя кастрируют! Хочешь испытать судьбу? Валяй! — И она бросила трубку.
Несколько мгновений телефон молчал, но потом затрещал снова.
— Ах, тебе все-таки неймется, паршивец! — взъярилась Марта. — Слушай меня внимательно: с этой минуты береги свои яйца, как два бриллианта, потому что я тебе их отрежу! Ты меня понял, пидор вонючий?!
Последовала долгая пауза, и низкий, с хрипотцой, бархатный голос произнес:
— Извините, я, кажется, не туда попал, мне была нужна квартира Марты Сергеевны Земской. — Это был Георгий Иванович. Этот тембр Марта узнала бы из тысячи.
— Это я, извините. Повадился звонить один телефонный хулиган, пришлось употребить некоторые крепкие выражения...
— Так это вы?! — Оператор громко расхохотался. — Прошу прощения за этот смех, но мне эта мужская отповедь понравилась. Даже у меня не хватило бы воображения на такие словесные обороты! Извините, я вас не потревожил?
— Нет, я только что пришла.
— Вы так допоздна работаете?
— Иногда случается.
— Я сегодня весь день хожу под впечатлением от нашей встречи. Честное слово, это не ради комплиментов или лихого донжуанства, это правда. Я все
время вижу ваше лицо и теперь даже не знаю, как буду снимать эту трещотку Аллочку. Она хорошая актриса, но кино — это прежде всего лицо, линия, фактура. Зрителя не обманешь. Кто способен влюбиться в Клигман? Только идиот или слепой. Зритель же не поверит ни одной сцене. Я говорил сегодня с режиссером... Словом, он хочет попробовать вас на главную роль!
— Что? — Марта рассмеялась, —- Да вы с ума сошли!
— Да, на первый взгляд это сумасбродная идея, но уверен, что вы сыграете лучше кого бы то ни было! И это будет потрясающий фильм! Я хороший оператор, поверьте мне. Десятки режиссеров мечтают снимать фильмы со мной... Как видите, я немного хвастаюсь, но только ради того, чтобы уговорить вас. Пробы завтра, в три часа на студии, машину мы пришлем. Я буду счастлив вас снова увидеть. Сценарий можете не читать, это не существенно... — Он выдержал паузу. — Вы изменили всю мою жизнь! До встречи!
— До встречи, — эхом, как завороженная, отозвалась Марта и опомнилась, лишь когда зазвучали короткие гудки. Она не собиралась никуда ехать, а уж тем более сниматься в кино. В ее положении пора пробоваться на главную роль не в мелодраме, а в тюремном триллере.
Ночь Земская почти не спала, расшалились нервы, слишком много всего навалилось. Ее мучили внезапные предательства, Стаса и мужа. Виталик примет предложение, а она в Пермь не поедет. И что, это семейная жизнь? Она и до этого не складывалась, а тут расколется, как пустой орех. Но страшнее всего смертельные объятия бывшего супруга, который, сходя в могилу, решил приковать Марту ксебе чугунной цепью. Тюремная решетка не слаще. Правосудия
в этой стране нет, и три— пять лет судьи вынесут без колебаний. Родители не переживут ее позора, соседи непременно будут шептаться: «Вон, дочка Земских, мужа бросила, уехала в Москву, вышла чуть ли не за министра, а теперь в тюрьме сидит!» Из-за родителей она не может идти в тюрьму, но принимать ласки того, к кому испытывает тошноту и отвращение, еще страшнее. Так недолго и руки на себя наложить. Если б знать, где упасть...
Марта на мгновение задумалась. И что, если б знала? Сидела бы тише воды, ниже травы? Не в ее натуре. Все равно бы пыталась перебороть. Некоторым же удаётся. Это сладостное «а вдруг»! Вдруг удастся проскочить? Одиссею же удалось прорваться между Сциллой и Харибдой — двух страшных чудовищ, над которыми даже Посейдон был не властен, — а чем она хуже? Она верила, что бога за бороду схватила.