Главная роль
Шрифт:
Через три месяца Центральный военно-морской госпиталь списал меня с корабля на берег. Ну в общем-то они правы, кому нужен хромой и глухой на одно ухо офицер? Какой от меня толк?
*****
Тогда на корабле случилось, то, о чём я неоднократно предупреждал командование. Построенный ещё тридцать лет назад корабль имел ресурс всего по 250 выстрелов на ствол, после чего трубу в стволе, а лучше весь ствол целиком, необходимо менять. Я вёл скрупулёзный подсчёт каждого выстрела и докладывал командованию, что орудия на корабле требуют срочной замены. Но кто у нас принимает решения? Комиссары! Бывшие «идейные» рабочие и матросы с образованием в лучшем
– Советский корабль обязан вести бой до последнего снаряда, невзирая на трудности, потому что рабоче-крестьянский экипаж, ведомый вперёд единственно верным учением Ленина-Сталина должен задушить империалистическую гидру в е"e логове!
Даже не знаю, как это прокомментировать. Наверно единственное подходящее определение – идиотический бред!
Ясно, что с таким идейным подходом к ведению боевых действий, корабли вышли в море имея остаток по ресурсу примерно по тридцать выстрелов на ствол. Хорошо, что на Балтике нам не с кем воевать, а то мы самый настоящий флот самоубийц! Нам было бы проще самим затопить свои корабли прямо в порту! Но я зря переживал, когда узнал о характере цели, то успокоился. Три линкора, 27 стволов главного калибра, почти пятнадцать тонн суммарный вес бортового залпа, думаю раз пять-семь пальнём по финнам и назад. Должно хватить.
Но гладко было на бумаге… Похоже в смутные времена Гражданской войны, двух матросских бунтов и послереволюционной неразберихи с командирами, на корабле никому и в голову не приходило считать выстрелы! На 230 выстреле у правого орудия оторвало дульный срез, одновременно ствол среднего орудия раздуло изнутри, и он раскрылся «розочкой»! Тысячи закалённых осколков полетели во все стороны кося личный состав. Взрывной волной меня ударило головой о броню башни и один из осколков распорол мне правую ногу до кости порвав все сухожилия.
За разрыв стволов назначили виноватым старшего артиллериста корабля, то есть меня. Естественно, а кого ж ещё! Но я не деревенский дурачок как они думали! На разборе я выложил высокой комиссии увесистую пачку своих рапортов о состоянии орудий. Надо отдать должное, комиссия справедливо во всем разобралась и нашла настоящих виновников.
Говорят, Сталин лично, по докладу комиссии, определил кому, сколько и чего дать. Со мной поступили по-честному: наградили орденом Красного Знамени и… отправили дослуживать на берег! Но сидеть на складе и считать тухлые портянки – занятие недостойное морского офицера. Я нажал на кое-какие связи и через три месяца оказался в Одесском морском пароходстве на борту старого ржавого корыта – сухогруза «Вася Пупкин».
Пароход «Василий Песков»
Про пароход «Вася Пупкин» нужно рассказать особо. В момент рождения он было наречён просто и бесхитростно – «Тамбов». Он, наверно, тихо и незаметно прожил бы свой корабельный век, как спокойный провинциальный городок, в честь которого назван, не случись Русско-Японская война. Не знаю, какие звезды сошлись вместе на небосклоне, или на погонах в Адмиралтействе, но ранней весной 1905 года с парохода внезапно сняли почти всю гражданскую команду и заменили е"e флотским экипажем.
Командиром стал бравый кавторанг (капитан второго ранга) Василий Песков, двухметровый богатырь с курчавой бородой до самого пупа. Команду ему подобрали особенно «тщательно»: исключительно из числа штрафников, в том числе офицеров, даже судовым попом стал списанный за богохульство корабельный священник крейсера «Паллада». Всё это безобразие в целях маскировки получило пышное наименование «Добровольческий флот». Вроде как, это самые обычные гражданские матросы-добровольцы, и совсем даже не военные моряки.
В Одессе судно под самую завязку загрузили провиантом и медикаментами, и дали командиру секретный приказ: следовать на Дальний Восток и любой ценой прорваться к окружённой японцами русской крепости Порт-Артур. Понятно, что «любой ценой» для русских означает совсем не деньги. Чтобы шансы на прорыв повысились, на носу и корме судна установили по пушке, замаскировав их досками. Местные плотники ничего умнее не придумали, как соорудить вокруг пушек небольшие избушки! Буквально избушки! Для полного сходства с деревней не хватало только кур с поросятами. Потом командир приказал эти образцы деревенского зодчества разобрать и сжечь в топке, а пушки завалить мешками с песком.
Прямо скажу: следовать на таком «сильно вооружённом» корыте в плотно окружённую и с моря, и с суши крепость Порт-Артур – верное самоубийство! Но, в русских штабах далеко не дураки сидят, знают кому какой приказ давать! Так уж повелось на Руси, что именно пьяницы, разгильдяи и прочие раздолбаи в трудной и опасной обстановке проявляют чудеса героизма, находчивости, отваги и смелости! А примерные отличники как раз начинают пасовать и теряться.
Выйдя в море Песков построил всех и в полной тишине зачитал боевой приказ: отныне мы французский гражданской пароход, следуем на Аляску за пушниной, с заходом в осаждённый Порт-Артур! Услышав приказ, экипаж обрадовался, стал кричать «Ура!», потом торжественно, с целованием креста и знамени, присягнул жизнь положить, но в Порт-Артур прорваться!
Сразу после присяги, списанный с Черноморского флота за пьянство и разврат, бывший флаг-штурман кавторанг князь Вяземский, вдруг вскочил, замахал руками, закричал и быстро убежал в свою каюту. «Совсем свихнулся от пьянки», подумали многие, знакомые с его прошлыми выходками. Но Вяземский, громко пыхтя и как-то воровато озираясь, через пару минут вытащил на палубу два тяжеленых чемодана. На палубе он упал на колени, осенил себя крестным знамением, три раза отбил поклон о палубу и подняв руки к небу поклялся до конца похода водки в рот не брать! Потом открыл чемоданы, и все увидели, что они под завязку забиты самыми разнообразными бутылками! Ровные ряды бутылок составляли всё его имущество! Вяземский взял первую бутылку, поцеловал её, погладил как родную, даже всплакнул чуть-чуть, прижал к груди, и.… выкинул за борт! Затем взял вторую, снова поцеловал и погладил, что-то тихо прошептал и отправил её вслед за первой. Остальные бутылки не вызвали у него прилива горячих чувств и, с криком полного отчаянья, Вяземский выкинул их за борт без всяких церемоний. Все, до единой! Вслед за бутылками в воду полетели чемоданы.
– Братцы, а чем мы хуже? – Крикнул повеса, дуэлянт и любимец женщин мичман барон Эхлер. И за борт полетело шампанское, марочное вино, разные настойки и наливки, коньяки и арманьяки, но и, конечно, водочка, просто в неизмеримых количествах! После этого бывшие пьяницы, бабники и просто бездельники, как записано у них в служебных формулярах: «неспособные к флотской службе», преобразились, дисциплина на корабле стала железной.
Князь Голицын