Главная тайна Библии
Шрифт:
5
Стихотворение Crossing the Bar из книги The Works of Alfred Lord Tennyson (London; Macmillan, 1898), 894. (Перевод Г. Кружкова.)
От этого представления заметно отличаются куда более ортодоксальные и простые образы стихотворения Редьярда Киплинга, написанного в 1892 году. Не могу судить, в какой мере сам поэт в это верил, и, разумеется, это скорее стихотворение об искусстве, нежели о загробной жизни, но он, несомненно, опирается на христианскую веру в
6
Стихотворение When Earth's Last Picture is Painted из книги Rudyard Kipling, Verse: Inclusive Edition 1885–1926 (London: Hodder & Stoughton, 1927), 223f. (Перевод В. Топорова.)
Это многообразие представлений конца XIX века отражают, как мы увидим, церковные гимны и молитвы. [7]
Но снова вернемся в прошлое, на этот раз еще более далекое, и обратимся к творчеству Шекспира. В комедии «Мера за меру» герцог обращается к осужденному Клавдио с ободрением, чтобы тот достойно встретил смерть. Сама жизнь, говорит герцог, не такая уж великая ценность, и, возможно, смерть ничуть не хуже:
Твой лучший отдых — сон.Его ты вызываешь и дрожишьПред смертью, тем же сном. Ты не цельна,А состоишь из тысячи частиц,Рожденных прахом. Ты не знаешь счастья,Все гонишься за тем, что не имеешь,Не ценишь то, что есть. Ты переменнаИ настроения свои меняешьВслед за луной. В богатстве ты беднаИ, как осел, под слитками сгибаясь,Несешь свой груз, богатый лишь в пути,А смерть его снимает. Ты — без близких,Ведь даже плоть, которой ты отец,И порожденье чресл твоих клянутПаршу, подагру, ревматизм за то,Что не прикончен ты. И, возрастов не зная,О них ты только грезишь, как во сне:Ведь молодость цветущая твояКак немощная о поддержке проситУ старости разбитой; старику жБез красоты, без страсти и без силНе нужно и богатство. Что ж ещеЗовется жизнью? И хоть в жизни скрытоСмертей без счета, мы страшимся смерти,Что исправляет все.7
Удивительный взгляд на кризис веры и не менее важный (хотя о нем куда меньше размышляют) феномен кризиса сомнения представлен в книге Timothy Larsen, Crisis of Doubt: Honest Faith in Nineteenth–Century England (Oxford: Oxford University Press, 2007). Тезисы автора прекрасно резюмирует Anthony Kenny (Times Literary Supplement, 1 June 2007, 33): «Радикалы из простых людей очень быстро заразились сомнением. На удивление большое количество из них выздоровело после какого–то периода недомоганий и оказалось в первых рядах христиан. В это же время представители социальной элиты заболели куда позже особо тяжелой формой викторианского сомнения, так и не выздоровев от него до самой своей смерти».
На какое–то время эти размышления утешают Клавдио. Он отвечает:
Благодарю.В стремленье к жизни нахожу я смерть,В стремленье к смерти — жизнь. Так пусть приходит.Но вскоре после этого Клавдио говорит с Изабеллой, которая готова пожертвовать своей честью ради его спасения. И тогда он оказывается перед дилеммой: смерть, говорит он, — страшная вещь:
Но умереть и сгинуть в неизвестность,Лежать в оцепенении и тлеть,Чтоб тело теплое, живое сталоЗемлистым месивом, а светлый духКупался в пламени иль обиталВ пустынях толстореберного льда;Быть заключенным средь ветров незримыхИ в буйстве их носиться все вокругЗемли висящей; худшим стать средь худших,Кого себе мы смутно представляемРевущими от мук, — вот что ужасно.Тягчайшая, несчастнейшая жизнь,Болезни, старость, нищета, тюрьма,Все бедствия покажутся нам раемПред тем, чем смерть грозит. [8]8
«Мера за меру» в переводе М. Зенкевича, действие iii, сцена первая. Два наиболее известных отрывка, где Шекспир трактует данный вопрос, это его знаменитые монологи: «О, если б этот плотный сгусток мяса…» и «Быть иль не быть…» (Гамлет, Действие i, сцена 2; Действие iii, сцена 1).
Это утешение не несет тепла; беспощадная реальность сохраняется и после смерти.
Теперь вернемся в нашу эпоху. Первая мировая война не только унесла множество жизней, но и заставила людей размышлять о смысле смерти. Некоторые историки думают, что вера в ад, на которую уже начали нападать отдельные богословы XIX столетия, пошатнулась из–за этой войны. Сама земля в огромной степени превратилась в ад, и людям стало трудно верить, что Бог намерен создать нечто подобное и в будущей жизни. Но это не означает, что они начали верить в христианский универсализм, в небеса или воскресение для всех или хотя бы для большинства людей. Скорее многие стали склоняться к тому, на что уже указал Шелли в стихотворении, посвященном памяти Китса:
Не умер он; он только превозмогСон жизни, сон, в котором истязаемМы все самих себя среди тревог;Сражаться с привиденьями дерзаем…Не умер он; теперь он весь в природе;Он голосам небесным и земнымСегодня вторит, гений всех мелодий,Присущ траве, камням, ручьям лесным,Тьме, свету и грозе, мирам иным,Где в таинствах стихийных та же сила,Которая, совпав отныне с ним,И всех и вся любовью охватила…Прекрасное украсивший сперва,В прекрасном весь, в духовном напряженье,Которое сильнее вещества,Так что громоздкий мир в изнеможенье,И в косной толще, в мертвом протяженье,Упорно затрудняющем полет,Возможны образ и преображенье,Когда, превозмогая плотский гнет,В зверях и в людях дух лучей своих глотнет…Дыханье Адонаиса во мне.Отвергнутый другими голосами,Отплыл я вдаль один в своем челне.В толпе пугливой понимают сами:Не плыть им под моими парусами.Для них земля достаточно тверда,Тогда как мой приют за небесами,И, словно путеводная звезда,Дух Адонаиса влечет меня туда. [9]9
Перси Биши Шелли, Адонаис. Перевод К. Бальмонта.
Атеист Шелли вполне отдавал себе отчет в том, что неоплатонические представления о превращении души в часть красоты вселенной сильно отличаются от традиционного христианского учения. По иронии судьбы сегодня многие люди, испытывая подобные чувства, думают, что это христианство, и хотят, чтобы церковь провозглашала нечто подобное на погребальных службах. За Шелли последовали многие другие. Подобные мысли выразил Руперт Брук, который в 1914 году написал такие слова, обращенные к друзьям:
Лишь это вспомните, узнав, что я убит:стал некий уголок, средь поля, на чужбиненавеки Англией. Подумайте: отнынета нежная земля нежнейший прах таит.А был он Англией взлелеян; облик стройныйи чувства тонкие она дала ему,дала цветы полей и воздух свой незнойный,прохладу рек своих, тропинок полутьму.Душа же, ставшая крупицей чистой света,частицей Разума Божественного, где–тоотчизной данные излучивает сны:напевы и цвета, рой мыслей золотистыйи смех, усвоенный от дружбы и весныпод небом Англии, в тиши её душистой. [10]10
Руперт Брук, Солдат (1914). Перевод В. Сирина.
Это — небо Англии, но вряд ли — небеса христианской традиции или Нового Завета. Подобные взгляды выражал и Джордж Элиот, писавший о «бессмертных умерших, что вновь живут в уме, который становится прекраснее от их присутствия». [11]
В ноябре 1920 года состоялись похороны Неизвестного Солдата, и можно сказать, что это событие уже предвещало всенародное оплакивание погибшей принцессы Дианы. Тогда миллионы потеряли своих близких, часто взрывы разрывали солдат на части или люди пропадали без вести. И участвуя в похоронах неизвестного, скорбящие могли думать, что хоронят своих сыновей или мужей. Эти смерти, а затем, меньше чем одно поколение спустя, смерти во Второй мировой войне сильно повлияли на людей, и, как я думаю, представления о смерти в Англии XX века объясняются тем, что смертей было слишком много, чтобы можно было это осмыслить. Я вырос в такой среде, где о смерти почти не говорили; детей 1950–х берегли от соприкосновения с этой темой. Так, я впервые в жизни оказался на похоронах уже тогда, когда мне исполнилось почти двадцать лет. Возможно, это было реакцией на мелодраматизм викторианства с его смертным одром и похоронными обрядами. Быть может, этим взрослые защищали себя, потому что тайно носили в себе великую скорбь об ушедших, которую снова могла оживить непосредственная реакция ребенка.
11
Цитируется по Edwards, After Death?, 44.
Таким образом, смерть и жизнь за ее пределами в 1950–х были запретной темой, но сегодня ситуация изменилась. Появились кинофильмы, пьесы и романы, которые исследуют эту тему со всех возможных точек зрения. Такие фильмы, как «Четыре свадьбы и одни похороны» или «И видеть сны» (Perchance to Dream), отражают горячий интерес нового поколения к вопросу, который раньше не задавали и на который люди не знают удовлетворительного ответа. «Мрачный» сегмент рынка переполнен темой смерти, и это не только сцены насилия, но и «ужастики», в которых смерть становится главным источником тревоги. Нигилизм, порожденный секуляризмом, отнял у многих людей смысл жизни, и это опять–таки заставляет думать о смерти. Один из самых блестящих спектаклей, которые мне удалось увидеть, когда мы жили в Лондоне, — это завоевавшая Пулитцеровскую премию пьеса «Wit», написанная школьной учительницей из Атланты (штат Джорджия) Маргарет Эдсон. [12] Его героиня Вивиан Биринг — известный специалист по «Священным сонетам» Джона Донна, а все действие разыгрывается в больничной палате, где Вивиан умирает от рака, размышляя над великим сонетом Донна «Смерть, не тщеславься…». О нем нам еще предстоит поговорить. Эта пьеса пользовалась большим успехом в Нью–Йорке, чем в Лондоне; возможно, готовность всестороннее обдумать вопрос смерти зрелого человека в США выше, чем в Великобритании. Но подобные вопросы окружают нас со всех сторон. Когда я готовил лекции, положенные в основу данной книги, вся страна говорила о Джоне Даймонде. Этот журналист, обладавший лаконичным стилем и стоическим мышлением, умирал от рака гортани. Убежденный атеист, он писал о том, что отвергает любые утешения и мысли о спасении в загробной жизни. Этот человек уже умер. Интерес к его колонке и обмен мнениями читателей свидетельствуют о том, что в нашем мире тема смерти и того, что лежит (или не лежит) за ее пределами, крайне притягательна.
12
М. Edson, Wit: A Play (London: Faber and Faber, 1999).