Главное управление
Шрифт:
Но я, как весь, впрочем, народ, уже воспринимал как привычное зло построение нашей новейшей истории на недальновидных импровизациях и основной задачей полагал собственное выживание в их непредсказуемых цунами.
А выживание означало наличие денег и их планомерное приобретение. А когда возможность планомерного приобретения заканчивалась, будущее определял накопленный капитал.
Именно таким образом мыслили и все люди у власти, а вернее – у ее кормушки. Толкаясь боками, отпихивая от нее друг друга, дабы ухватить кусок пожирнее, и руководствуясь при этом исключительно принципом эгоизма, а никак не интересами соотечественников и державы. Те же, кто державой
Однако глобальные размышления хороши для тренировки интеллекта, в текущей практике бытия куда важнее тактика сохранения собственной шкуры.
И я решил присмотреться к обстановке, без нужды к начальству не приближаясь и анализируя со стороны его инициативы, покуда закутанные в туман таинственных государственных интересов. Наивысших. Но шляпу ни перед принципами, ни перед их глашатаями, я снимать не торопился, ибо уяснил непреклонную истину, выкристаллизованную из всей нашей российской истории: за всей загадочностью финтов наших вождей стояло либо тупое самодурство, либо переоценка своей гениальности, либо элементарная недальновидная глупость. За что платили несостоявшимися судьбами, а, зачастую жизнями миллионы невинных жертв.
Так что сообразительному человеку в нашей стране с властью не по пути. А если под конвоем – всегда с расчетом на рывок в сторону.
Однако куда рыпаться?
Со мной Кастрыкин норова не выказывал, осведомился о течении оперативных дел в моем ведомстве, я ему о делах бодро поведал, описав их таким образом, что через пять минут он некомпетентно запутался в их круговерти и хитросплетениях, после чего, ясен хрен, сделал для себя вывод не соваться в паутину борьбы с криминальными группировками и сообществами, предоставив это скользкое дело профессионалам.
– Нам нужны звонкие результаты работы, – выслушав меня, устало подытожил он, и стало понятно, что первый раунд столкновения с высокопоставленным дилетантом я выиграл без труда.
Он, конечно же, ничего не ведал ни об оперативных комбинациях, ни о тонкостях внедрения в банды, ни об агентурных играх, ни о стратегических направлениях деятельности криминальных сфер, ни о вербовке в их ряды новых солдат, ни о ежедневно меняющейся обстановке во взаимоотношениях их лидеров, ни о разделах рынков влияния, внутренней конкуренции и внешнего доминирования в криминальных сообществах…
И когда я выходил из его кабинета, уяснил спиной: рад бы он меня сожрать, сменив на свою шестерку, да и наговорили ему обо мне пять куч навоза на дюжину телег, но кем меня заменить? Питерским новичком, должным годы пропахать, прежде чем врастет в столицу с ее таинствами, особой от иной России атмосферой и историей, знакомой и родной мне, но никак не пришельцам с серых невских просторов.
С другой стороны, я не очень-то и обольщался своей неуязвимостью и незаменимостью, уясняя с каждым днем, что логики в действиях нового начальства обнаруживается немного, а спесивых скоропалительных решений – немерено.
В качестве показательной жертвы в образе зажравшегося от внебюджетных щедрот коррупционера окончательно погорел Филиппенко, ибо на его политический труп решили вылить дополнительную бочку бензина.
Прецедентом явилось охотхозяйство, основанное им при поддержке и попустительстве ушедшего в безвластие Коромыслова, ныне прислуживающего в шефах безопасности какой-то компании, ведающей дорожными ремонтными работами.
На совещании у Кастрыкина новый командующим тылом Евграфьев, вращая своими белесыми буркалами, с напором и с идейным негодованием поведал поникшему собранию о чудовищном должностном цинизме в самой философии возведения подобного объекта и воззвал к служебному расследованию, изучению источников финансирования стройки и привлечению к ответственности всех причастных к данной несообразности лиц.
Я с тихой грустью припомнил самонадеянного краснорожего Филиппенко, с энтузиазмом изыскивающего средства на трактор и лошадей во благо своего отдохновенного пребывания среди березок и осин у мангала с шашлыком, дымком над баней и выскакивающими из ее парной, дабы остудить сочные телеса, зарумянившимися девками…
– И существует подозрение, что этот якобы общественный объект господин Филиппенко намеревался приватизировать, используя свои личные связи в органах местной власти! – проникновенно доложил Евграфьев, нахмурив свою жирную физиономию и подняв палец вверх внушительно. – Интересно, куда смотрела служба нашей собственной безопасности?
Сидевший напротив него начальник службы, друг Филиппепко, сначала зарделся стыдливо, а потом ощутимо побледнел.
Кастрыкин посмотрел на него убедительно – вскользь, но с опасным, ничего хорошего не сулящим прищуром.
Шлюпин, томящийся по правую руку Кастрыкина, сосредоточенно поджимал губы, послушно кивая головой, как сонная лошадь. Каким-то чудом, видимо, по угодничеству своему в Администрации, чьи наказы воспринимались им как глас Всевышнего, он получил прежнюю должность первого заместителя шефа. То, что строительство охотхозяйства активно развивалось при его руководстве управлением, в вину ему никто не ставил. Наверняка он оправдался Коромысловым, кому как заместителю министра, учредившего данное сомнительное предприятие, не мог противоречить сообразно субординации. Да и представить себе желчного скучного Шлюпина, сухого и серого, как зачерствелое полено, в процедурах охоты, бани и развлечений с распутными девушками было сложнее, нежели монахиню, заглянувшую на дискотеку.
К ответу привлекли Абрикосова, ибо через его лавочку шли деньги на возведение загородных хором, но тот с легкостью отбоярился от всех наветов: у него общественный фонд, средства перечислялись сообразно официальным письмам, подписанным Коромысловым по целевым назначениям, за что он был награжден именными часами и официальной благодарностью как начальника управления, так и министра, так что какие, ребята, претензии?
Кастрыкин, без труда уяснив, что средства на баню, лошадей и трактора поступали в фонд силами оперативных служб, трудно задумался, но затем, сделав целесообразный для себя вывод, вопрос о праведности финансовых источников выпрямлять в восклицательный знак не стал и оставил непотопляемого Абрикосова в своем хозяйственно-общественном активе.
Да кто бы и сомневался в таком решении!
А вот под Есиным почва закачалась зыбко и угрожающе.
Он находился на самой хлебной, определяющей и регулирующей многие интересы позиции, вожделенной для неисчислимого роя алчных конкурентов, и все теперь зависело от одного простого вопроса: сумеет ли он договориться с Кастрыкиным или нет?
Но и я, и сам Есин полагали: прямые и откровенные переговоры недопустимы. Новый шеф, проповедующий пускай голословные, но непререкаемые в его присутствии уложения о недопустимости коррупции, мог использовать любую возможность в склонении его ко взяточестничеству как предлог категорического увольнения любого его вербовщика из органов.