Главное управление
Шрифт:
До сигары, впрочем, на сей раз дело не дошло: невзирая на протесты обслуги и охраны, в зал ворвались пятеро небритых людей, явно спустившихся с гор, нанесли, не вдаваясь в пояснения, почетному посетителю побои и, подхватив обмякшее тело под микитки, проволокли его в направлении грозного черного джипа. Джип, в чей багажник кануло, призывая о помощи, тело, тронулся с места, и преследовать его никто не стал. Разве – машина нашей наружки.
О факте похищения, равно как и о неоплаченной трапезе администрация ресторана также стыдливо промолчала, так что не будь ситуация управляемой, этот обед оказался бы для Димы последним.
Мы облегченно вздохнули, когда жертву привезли по прежнему адресу, водрузив в знакомый ей подвал. На немедленный допрос с пристрастием чеченские дознаватели, естественно, не сподобились, ибо предполагал допрос многие часы доверительности, напряжения интеллектов и кулаков, а между тем вот-вот должен был пожаловать ответственный гость, требовавший первостепенного внимания.
Мы томились в затхлости пыльного чердака, оборудованного под наблюдательный пункт, в ожидании долгожданной развязки. Двое оперов из ФСБ, присев на застланную газетой несущую балку, пили кофе из термоса и покуривали, стряхивая пепел в ржавую жестяную банку. Один из оперов читал какой-то замусоленный журнал, на чердаке обнаруженный, цитируя выдержки из него и одновременно комментируя их:
– Во дела, а?! У свиньи оргазм длится тридцать минут… Ни фига се… Хочу быть свиньей в будущей жизни. У сома двадцать семь тысяч вкусовых рецепторов. Там чего, на дне, сплошные деликатесы? Тэк-с… Таракан живет без головы восемь дней, после чего умирает от голода. А я все о свинье думаю… Тридцать минут! Блоха может прыгнуть на расстояние в триста пятьдесят раз больше своего тела.
– Все равно, что человек через футбольное поле, – удивился его напарник.
– Чего там поле! Тридцать минут! Повезло свинье! Ты только представь! Э… Слоны – единственные животные, которые не умеют прыгать.
– Так оно и к лучшему, наверное, – заметил напарник.
– Львы порой спариваются более пятидесяти раз в день.
– А ты говоришь – свинья… Недаром лев – царь зверей.
– Не, свиньей быть лучше, качество превыше количества. Слушай дальше: глаза у страуса больше, чем его мозг.
– Я знаю таких людей, – сказал напарник уверенным голосом.
– А у морской звезды вообще нет мозга.
– И таких людей я знаю. Кстати, а самое несчастное животное – осьминог.
– Это почему?
– У него ноги от ушей, руки из жопы, жопа с ушами, и мозг, естественно, тоже в жопе.
– Да ладно тебе, остряк нашелся. Слушай, тут еще: люди и дельфины – единственные виды, кто занимается сексом ради удовольствия. Эй… а как же тогда свинья?
Ответа на сей вопрос чтец-популизатор не получил.
– Прибыли! – сообщил я, глядя, как к дому подъезжает грузный представительский «Мерседес», сопровождаемый машиной продажной дорожно-патрульной службы. Номерок на «Мерседесе» был полублатной, с двумя передними нулями, но с корявой серией.
Журнал был отброшен в сторону, и оперативники вмиг скучились у смотрового оконца, горячо задышав мне в затылок.
Между тем гаишники, убедившись, что заказ выполнен, тут же с места операции ретировались, счастливо избегнув задержания и неминуемых побоев, а «Мерседес» проследовал на территорию.
Прильнув глазами к окулярам бинокля, я наблюдал, как из машины сначала показался узорчатый модельный штиблет, утвердившийся на тверди земной, после высветился бритый череп, отделенный от шеи жирной складкой, и наконец из салона выпросталось туловище кавказца лет пятидесяти. Низкорослый, с тугим пузцом и коротенькими ручками, он напоминал упитанную блоху. Обрести ему устойчивое горизонтальное положение на дорожке, ведущей к дому, помог любезный верзила-охранник.
Хозяин дома заключил гостя в объятия, а прислуга тем временем извлекла из багажника два увесистых баула. Удлиненные угловатые формы этих баулов, их камуфляжный окрас и ощутимая даже издали гиревая увесистость пришлись мне не по душе. Это было оружие, не героин. А может, то и другое вместе?
Я заметил некоторую растерянность на лице стоящего рядом со мною Акимова, отличил задумчивую паузу в командной рации, находившейся сейчас в руках Тарасова, но тут грянула на выдохе его команда: «Пошли!» и – началось!
Черные тени спецназовцев перемахнули через забор, приклады автоматов впечатались во лбы любезничающих между собой пришлых и местных охранников, а далее я увидел Тарасова в бронежилете – длиннорукого, верткого, как мурена, с пистолетом наперевес кинувшегося к парадному входу, за дверью которого скрылись гость и хозяин. За ним ринулись другие бойцы, и я понял, что самое время навестить площадку основного действа.
– Ну, – сказал один опер другому, – иди первым, а я за тебя отомщу…
И напарники покинули пространство чердака, торопясь влиться в сюжет горячего мероприятия.
Их примеру последовали и мы с Акимовым: неторопливо пересекли улицу, прошли через распахнутую калитку, мельком взглянув на корчившуюся под корректирующими ударами шнурованных ботинок на дорожке прислугу.
Уткнувшись окровавленными носами в бетонный настил, со сцепленными на затылках запястьями, бандиты, чувствовалось, были ошеломлены несуразностью такого налета, и полагаю, их куда меньше бы удивил прилет инопланетян на выстланный перед домом газончик с шелковистой травкой, нежели наш недружественный визит в заповедное мафиозное логово.
Мы поднимались по крыльцу, когда где-то в отдалении, на верхних этажах, хлопнули с явными паузами три выстрела. Гулких, пистолетных, без сухого автоматного подсвиста, а значит, стрелял не спецназ.
По лакированной веерной лестнице мы взбежали на второй этаж, очутившись в просторном холле, застланном узорчатым паркетом, с кожаной гостиной мебелью и проекционным телевизором. Из холла вглубь этажа расходились два коридора. В один из них, дергая по пути ручки дверей, ринулся Акимов. Я, помедлив в замешательстве, последовал его примеру, наугад ринувшись в другой коридор. По пути вытащил из кобуры пистолет, дослав патрон в ствол.