Главное управление
Шрифт:
Так или иначе, но дальнейшее развитие политики в стране я себе представлял отчетливо. Все шло к разрухе и к краху. Однако милиция и фискалы могли ни о чем не беспокоиться, ведя сытную и бездумную жизнь под предводительством назначенных капиталом держиморд, чей кадровый состав подберет себе под стать тот же Решетов.
Усилится контроль за исправным сбором налогов, поскольку они составят бюджет, распоряжаться которым будут опять-таки олигархи, а с нас потребуют разгрома организованной преступности, ибо она налоги не платит, лидеры ее – ребята решительные, талантливые, жестокие,
А что дальше? Я сознавал, что живу в мире, где деньги становятся основополагающей религией. Я работал в системе, до ватной духоты пропитанной смрадом темной коммерции и ловкачества, и с горькой усмешкой вспоминал себя, незабвенного наивного борца со злом, словно век назад вступившего под сень Управления. Но теперь понимал, что, восстань я против этого смрада, система избавится от меня за считаные дни.
Мне было муторно от махинаций, в которые я вовлекался. Но я следовал инстинкту самосохранения, пытаясь честно делать основную работу и оправдывая свои отступления в коммерцию тем же инстинктом самосохранения.
Мною давно и прочно овладело уныние. Но с кем поделиться унынием? С Олей, живущей в мире создаваемых ею художественных иллюзий? Что это даст? Она воспринимает мир эмоционально, и логика моих умозаключений ее лишь огорчит, сподобив на пустые женские утешения. Так зачем бередить ей душу, тем паче в утешениях я не нуждаюсь? Эх, найти бы толковую компанию соратников, пренебрегающих мелкими целями и объединенных целью большой, позволившей бы рассеять тот мрак, что впереди за горизонтом и что в душе… Но где их искать? На корабле нашего Управления лишь спасающие себя крысы.
Тем не менее, благие дела, несмотря на мой вселенский пессимизм, шли, бандиты арестовывались пачками, освобождались заложники, изымались пудами наркотики. Решетов, осваивающийся с новой должностью, препон нам не чинил, хотя и благодеяниями в наш адрес не злоупотреблял. Сливкина не трогали, даже вручили ему к подоспевшему юбилею какой-то орденок, и он заметно приободрился.
Акимов через труп неизвестного бродяги, опознанный, впрочем, родственниками Тарасова, легализовал кончину товарища, якобы размазанного по асфальту тяжелым грузовиком, и по подложному паспорту отправил его в Эмираты под крыло к коммерсанту Диме от греха подальше. Покойничка же незамедлительно кремировали.
Теперь за Акимова беспокоиться не следовало. Этот парень мог и в аду устроиться, как на курорте. Так что же говорить про курорт?
Вскоре состоялось очередное совещание в министерстве у Решетова, на которое он отчего-то вызвал не Сливкина, а меня. После совещания попросил задержаться. Справился добродушно, какая, дескать, обстановка в конторе?
– Ждем перемен, – честно поведал я.
– А они нужны? – вопросил провокатор.
– Вам решать.
– А где дружок твой?
Я не стал разыгрывать непонимание и морщить лоб.
– Говорят, погиб. Может, и убили. Очередная темная история. А что касается предыдущей, то и вспоминать неприятно…
– Мне тоже.
– Но мне неприятна моя причастность к ней. Абсолютно невольная. И разного рода ваши подозрения.
Решетов криво усмехнулся, похлопал меня по плечу.
– Да ты не расстраивайся особо. Мы ведь уже обсудили тему. И помни, где работаешь: в ментовке. А у нас чего только не бывает.
– А кто ментовкой командует? – нагло вопросил я.
– Ну, пока еще не всей…
«Ах, вот какие у нас перспективы!» – восхитился я про себя.
Из дальнейших пояснений заместителя министра касательно будущего моей персоны можно было сделать вывод типа: ты честный фраер, иди на нары, ночью тебя никто не зарежет, зуб даю.
Я вернулся в контору, застав там смятенного Сливкина с наболевшим вопросом: с какой стати на совещание пригласили третье по ранжиру лицо, проигнорировав главу Управления?
– Дело не в совещании, – ответил я. – У него был личный вопрос по нашим старым недоразумениям. Вопрос разрешили к обоюдному удовлетворению.
– Что за вопрос?
– Вот именно: что за вопрос?
– Ну-да, ну-да… А как насчет нас в общем?
– Сказал – живете спокойно…
По лицу Сливкина разлилась золотая церковная благодать. Глаза истомлено скатились к переносице.
А я, выйдя из его кабинета, подумал, что оптимизм – это недостаток информации, а страх – ее отсутствие. И напрасно мой нынешний недальновидный шеф обольщается смиренностью вылезшего из клетки зверюги. Он еще только осматривается, сонно жмурясь, сладко потягивается, разминая затекшие мышцы, и облизывается лениво, проверяя остроту клыков…
Вот и меня решил лишний раз проверить: дрогну ли, сдам ли Тарасова, коли тот жив, покачу ли бочку на шефа, напрошусь ли в помощники…
Школа прииска, а не милиции научила меня выживанию и, может, спасла сегодня в очередной раз. А вот что спасет Сливкина – неизвестно. Решетов никогда не отмежуется от Управления, своего детища. И не смирится с тем, что выкинули его ставленников и возвысили предателей, в чье число едва не угодил и я.
Но все-таки новый кадровый бэмс грянул стремительно, неожиданно и ошарашивающе: не успели утихнуть страсти по Решетову в его новом качестве, диктор из ящика оповестил народ о назначении нового министра. И на выплывшем в экране фото увиделась знакомая лысина и пронзительный взор исподлобья до колик знакомого персонажа.
В тот же день Сливкин с заболеванием политического характера слег в госпиталь, типа – «на сохранение», но данный наивный ход развитию дальнейших событий не воспрепятствовал: настала жатва страшной мести!
Я стоял в холле на первом этаже, когда тяжело отворился створ входной двери и в Управление бодрым шагом проследовали тени прошлого, на ходу обрастая плотью хозяйской уверенности и критического осмысления до мелочей известной им обстановки, оставшейся на некоторое время без должного присмотра.