Главный день
Шрифт:
— Гаджи Омаров. Хазаын фэрмы. Как доэхалы, бэз приключэний?
Пожимая его лопатообразную руку, я назвал свое имя и ответил:
— Нет, все было тихо. Но скоро может стать очень громко. Мы там, на посту, карателей положили, так что наверняка шухер уже начался.
Гажди кивнул:
— Про каратэлэй я знаю. Мнэ позвоныли и сказали. Поэтому дэвушка сычас быстро пэрэодэнеца в наша одэжда и с моэй жэной и братом поэдут в Дивинскую. — Видя, что Настя при этих словах вопросительно-испуганно глянула на меня, Омаров, сверкнув фиксой во рту, как-то очень по домашнему успокоил: — Нэ бойса, джаным, тэпэр все хорошо будэт. Как родной тебя довэзут.
Брусникина кивнула, после чего хозяин стал распоряжаться дальше. Выяснив характер ранения Дубинина, у которого пуля пропахала предплечье (не опасно, но довольно болезненно), Гаджи поцокал языком и, глядя на крутящего головой Пашку, жмущегося к отцу, тихо сказал:
— Надо, чтобы малчик тоже с нымы поехал. Толко нэ надо, чтобы он плакал…
Пацан, услышавший эти слова, набычился, но Костя, потрепав сына по вихрам, улыбнулся:
— Все правильно. Кто же еще за тетей Настей приглядит? Видишь, как она боится, а с тобой ей спокойнее будет. А для охраны и обороны — держи!
После чего протянул Павлику извлеченный из кармана перочинный нож. Тот, взяв его, шмыгнул, вздохнул и, критически оглядев папашу, пробурчал:
— Почему ты меня до сих пор маленьким считаешь и думаешь, что я ничего не понимаю? «Пригляди»… Мне семь лет, а она взрослая! Кто за кем смотреть должен? Но если нужно ехать с теть Настей, то я поеду. Когда приеду — тебе позвоню. А ножик теперь мой навсегда будет. Так?
Дубинин прижал здоровой рукой сына к себе:
— Так, так! Только ты не звони. Я тебе сам звякну, когда до Дивинской доберусь.
Глядя на это, Омаров одобрительно кивнул:
— Воын растет! Настояшый джыгыт!
Меня тоже впечатлило. Надо же — от горшка два вершка, а насколько адекватный мальчишка! Хотя чего-то подобного я ожидал еще с того момента, когда перепуганный Пашка меня из подвала окликнул. Тут ведь не у каждого взрослого мозгов и смелости хватит предупредить постороннего в общем-то человека об опасности, а этот щегол смог. Так что верно Гаджи сказал — настоящий джигит! Взглядом показав на Павлика, я продемонстрировал Косте большой палец, обозначающий уважительное одобрение правильному воспитанию, и стал уточнять у Омарова детали предстоящего вояжа. А еще минут через пятнадцать Настена и Пашка, в сопровождении омаровских родственников, выехали с фермы.
Посмотрев вслед «Тойоте», увозящей мою свежеиспеченную невесту, я лишь головой в удивлении покрутил. Надо же, даже не думал, что русоволосую славянку путем нехитрых манипуляций за столь короткое время можно превратить в горянку. Не думал, но сейчас вот убедился — умело подкрашенная женой Гаджи Брусникина, в глухом платье и платке смотрелась типичной дагестанской девушкой. И даже цвет волос не стал помехой. А документы на имя Лейлы Омаровой (дочери хозяина фермы) давали практически полную уверенность в успешном окончании поездки. Тем более что с ней постовые даже заговаривать не должны. Не по обычаям это. Брат хозяина — Рустам Омаров, ведущий машину, сам будет предоставлять документы женщин полицаям-горцам и сам решать все возникающие вопросы. А если тормознут редкие в этих широтах русские служители Фемиды, то Лейла-Настя просто станет отвечать на их вопросы по-русски…
Ну а после отъезда «Тойоты» мы, как это ни странно звучит, пошли грузить гуано. В самом прямом смысле этого слова — получили старые, духмянистые ватники, вилы, лопаты и стали сгребать отходы коровьей жизнедеятельности, перевозя их на тачке в большой бак. Навыки сельского говночерпия были только у опытного Цыгана, но это ему не особо помогло, и уже через час ни одна собака не отличила бы бойцов «Вымпела» от обычных подсобных работников фермы. Под занавес, для придания окончательного образа, нас слегка окропили водкой, и как есть, не помывшись, мы полезли в заставленный бидонами кузов «Газели». Дубинин, который из-за раны на руке не участвовал в общих работах, разместился за рулем, а Гаджи, в папахе и шикарном кожаном плаще занял место пассажира. После чего грузовик затрясся по грунтовке, ведущей на трассу.
В ходе поездки я очередной раз порадовался тому, как вовремя мы обратились за помощью, и насколько эфемерны были наши шансы в случае самостоятельного прорыва. Пять проверок! То есть пять раз нас останавливали как на мобильных, так и на стационарных блокпостах. В четырех случаях это были обычные полицейские и один раз каратели. Причем каратели, в отличие от полицаев, не ограничились осмотром документов да переговорами с напускавшим на себя важность Омаровым, а заставили выйти из машины, после чего произвели обыск, как автомобиля, так и пассажиров. При этом белобрысый здоровяк с сержантскими лычками, брезгливо морщась от исходящего от нас амбре, заставил показать ладони. В процессе чего, разглядывая мои грязные пятерни, подозрительно протянул:
— На ферме, говоришь, пашете? Что-то я мозолей у тебя не наблюдаю.
Возблагодарив предусмотрительность Омарова, заставившего нас работать без перчаток я икнул, деликатно прикрывшись рукой, и возмущенно просипел:
— Дык, командир, ты глаза разуй-то. А энто чё такое? — потыкав пальцем в свежие пузырьки, продолжил: — Мы на хозяина вкалываем так, что пожрать некогда, а ты гуторишь — мозолей нема. Хошь, тебе руку пожамкаю, поймешь, шо у меня грабалка, как рашпиль?
Рядовой, страхующий сержанта, заржал и рифмованно процитировал:
— Подобрал Иван лягушку, сунул он ее в карман. Там лягушка чуть не сдохла — от Ивана шел духан!
Здоровяка же от моего предложения перекосило, и, коротко ругнувшись насчет грязного и вонючего быдла, он, жестом показал, чтобы мы проваливали, а сам двинулся к стоящей за «Газелью» машине, довольно громко объясняя своему напарнику:
— Верно цивилизованные люди говорят, что у русских рабская психология. На английском даже слово «раб» звучит как «slave», что значит — славянин. [40] Вот сейчас очередной раз убедился в точности этих мыслей. Сам подумай, кем может быть такое зачуханное чмо? Правильно — только быть в рабстве у хозяина, да еще и гордиться этим!
40
Любимое утверждение «колбасных эмигрантов», основанное исключительно на созвучии слов.
Ткнув пальцем через плечо, сержант оглянулся на нас и сплюнул. А я еле успел отвести горящие гневом глаза. Ну-ну… тут люди с хлеба на воду перебиваются и за любую работу хватаются, а эта сука нос от запаха воротит и грязным трудом попрекает. Русский для него, видишь ли — раб… Хотя все верно — пусть у этого хмыря типично рязанская морда с соответствующим выговором, но он себя точно к русским уже не относит. Для него идеал — англосаксы, и, следуя за своим идеалом, этот человек мать родную продаст, лишь бы хоть чуть-чуть походить на «цивилизованных людей». Знакомая картинка. В Великую Отечественную, говорят, что-то подобное уже было. Тогда переходящие на сторону врага ублюдки тоже оправдывали предательство самыми разными обстоятельствами. Но реальная причина у них была всегда одна — вовремя приняв сторону сильного, вкусно жрать, сладко спать и возможность изгаляться над соотечественниками, как душа пожелает. Что они, кстати, делали с особым удовольствием. И тогда и сейчас. Ну да ничего. Наши прадеды в свое время европейским цивилизаторам вломили от души, дай бог и за нами не заржавеет!