Главный фигурант
Шрифт:
После прочтения вынужден был согласиться с тем, что характеристика давалась не бывшему учащемуся, а уже нынешнему обвиняемому. Делается это так: приезжает следователь и говорит: «Здравствуйте. Мы по поводу одного вашего бывшего студента. Он сейчас маньяк. Не могли бы вы дать ему объективную, беспристрастную характеристику?» После этого поди напиши, что маньяк проявлял недюжинный интерес к истории Средних веков и художественной самодеятельности.
Кстати, зачем Вагайцеву понадобилась характеристика из юности подозреваемого? Искал корни преступности в младых порывах души убийцы? Тогда где характеристика из школы? Где из
– Боря, ты зачем на ромашке гадаешь?
– Я не гадаю, Марьванна. Я выдираю из нее лепестки.
Эх, эти следственные старания, не доведенные до конца, а потому лучше бы их не было в деле вовсе. Торопился Вагайцев в Гагры, ох, торопился... Кряжин поморщился. Полужестов он не любил. А непоследовательность в работе просто презирал.
А это что? Ага... Кряжин саркастически оскалил золотой «глазной» зуб, потому что прочел текст еще раньше, чем разгладил складку между листами.
«Характеристика на Разбоева Б.А. Жильца пятой квартиры. Неженатого.
Разбоев Б.А. характеризуется в основном положительно. Помогал ввинчивать лампочки в подъезде, строил детям ледяную горку. Из отрицательных качеств: курит. Выпимши бывает редко, только по праздникам. Гонял кошек и голубей. В грубости замечен не был. В дурных компаниях не находился...»
«А вот последнее замечание в сем документе для суда явно не явится позитивным мазком на портрете Разбоева, – подумал Кряжин. – Маньяки с дурными компаниями как раз и не водятся и акционерных обществ для реализации своих планов не организуют. Их больше прельщает индивидуальное частное предпринимательство».
И опять, как и в случае с первой характеристикой, возникает настоящая лава вопросов. Если, к примеру, Б.А. Разбоев гонял голубей и кошек в седьмом классе средней школы, то это одно дело. Если же научный сотрудник Разбоев Б.А. занимался этим вплоть до ареста, то – совершенно другое. Но семь этих росписей, исполненных руками жиличек дома, младшей из которых, судя по почерку, лет восемьдесят, уверены, что их характеристика не самому плохому парню Боре Разбоеву поможет.
Если сейчас выдрать из сочинения Вагайцева все, что к делу не относится, то оно похудеет на несколько килограммов. Есть следователи, которые в прошлой жизни значились приемщиками макулатуры, и Кряжин был уверен, что, принеси ему декан МГУ вместе с характеристикой устав университета, тот подшил бы и его. Натура такая.
Покусав губу, советник всерьез задумался о том, что непосредственно дело он изучать еще даже и не начинал. Копнул по интересующим его вопросам, и тут же выяснилось, что, прежде чем начать, нужно отсортировать. Нарвать, скажем, закладок штук двести, разделить пополам и каждую подписать: «—» – не нужно; «+» – нужно. Да и вложить в дела по необходимости. Или же, чтобы дела не выглядели, как груда убитых петухов, просто загибать уголки тех листов, обращать внимание на которые не стоит.
Скажем, что необходимого для дела может представлять документ на 180-й странице 14-го тома, обозначенный следователем Вагайцевым как «Описание брючного ремня Разбоева Б.А.»? В деле он следует сразу после протокола личного досмотра задержанного.
«Ремень представляет собой полоску кожи, длиной 101,5 см, шириной 4 см и толщиной 2 мм. Кожа ремня с лицевой стороны
Досадно. Досадно и обидно, что следователь Вагайцев не указал калибр отверстий и расстояние от крайнего отверстия до конца ремня, обратного концу с пряжкой. Вполне возможно, что этим Александр Викторович скрыл от суда истинный мотив поведения Разбоева. Можно было подумать, что Вагайцев подозревал, что Разбоев этим ремнем связывал жертву, однако нигде более слово «ремень» Кряжин не обнаружил. Ни на одной из трех тысяч семисот сорока четырех страниц этих томов.
Как не обнаружил более и слова «огнестрельное оружие».
«Наркотиков, огнестрельного и холодного оружия в карманах одежды Разбоева Б.А., – пишет Вагайцев в протоколе спустя пять минут после задержания МУРом убийцы, – обнаружено не было».
Тогда, следуя логике вещей, следует упомянуть еще и о том, что в карманах одежды Разбоева не было обнаружено: прибора ночного видения, костюма Винни Пуха, клея «БФ-12», детского ведерка и ремня генератора на автомобиль «Хонда-Аккорд».
Кряжин недовольно поморщился и мягко перелистнул страницу. Работа, которую он на себя принял по просьбе Смагина, стала казаться ему весьма энергоемкой. Лампа в его кабинете горит второй час, сослуживцы уже – кто в метро, кто в авто по дороге домой, а советник сидит и ломает голову над тем, зачем в пятнадцати томах объединенного уголовного дела так много лишних бумаг.
К двенадцати часам ночи, бегло пролистав и вникнув в каждую строку протоколов допросов и осмотров, выяснив для себя моменты, которые были очевидны для него, но оказались недоступны для Вагайцева, Кряжин набросал для себя общую схему происшествий. Основная канва, фабула преступлений для всех шести эпизодов была едина и выглядела следующим образом.
Девушка, обязательно светловолосая, возрастом шестнадцати-семнадцати лет, поздним вечером возвращается домой.
Она обязательно должна быть чуть пьяна, обязательно с сумочкой, и непременно с мобильным телефоном.
Идти она должна по безлюдной местности, по тропинке среди лесопосадок или заросшего парка со стороны остановки такси или общественного транспорта.
Нападут на нее непременно сзади. Ударят в спину, сбивая дыхание, чтобы она не смогла крикнуть, и, когда она упадет и попробует закричать, ей нанесут удар ножом в легкое.
Крик оборвется, ибо крик с пробитым легким невозможен.
В это время ее будут раздевать и насиловать. Девушка будет сопротивляться, делать это ей будет затруднительно из-за раны, грозящей кровопотерей, и она будет исходить кровью и терять силы.
Убийцу заботить это не будет. Закончив, он нанесет жертве удар в сердце и, не забрав ни рубля из кошелька или сумочки, уйдет. Но перед тем как удалиться, сделает один звонок по телефону девушки. И с ночи самого первого убийства, с пятнадцатого июля две тысячи третьего года, все матери Москвы, имеющие дочерей в возрасте жертв, будут сходить с ума, когда стекла на окнах начнет заливать сиреневыми чернилами вечер, дочери будут опаздывать, а на столах комнат вдруг будут звенеть телефоны.
«Даша (Ира, Инна...)! – будут подбегать к телефонам матери. – Это ты?» – подразумевая дочь.