Главный фигурант
Шрифт:
И в этот момент его мозг пронзила молния, вырвавшаяся из глубины памяти. Пронеслась над головой, осветила на мгновение странную картину, и потом снова наступила тьма.
Но для того, чтобы запечатлеть ту картину в своем сознании, этого мгновения Разбоеву оказалось достаточным. Достаточным, чтобы запомнить, достаточным и для того, чтобы оценить. И он в изнеможении повалился на диван спиной, стараясь пережить то мгновение снова и снова.
Он видел широко распахнутый женский рот с тонкой и блестящей, как паутинка, ниточкой слюны. Он помнил женский крик, вырывающийся из него и раздающийся под ним, Разбоевым. И то ощущение полета, расслабившее все его тело.
Не может быть...
И через несколько минут созерцания этой фотовспышки памяти кто-то позвонил в его дверь. Он решил не вставать, но позвонили еще. Потом еще и еще.
Разбоев поднял свое тело с дивана и побрел в прихожую. Уперся одной рукой в косяк, а второй отвернул в сторону язычок старого английского замка.
И в лицо ему ударила целая стена света.
– Разбоев Борис Андронович. Это вы?
– Да ты смотри... это алкаш! – вторил ему другой голос.
Его взяли за шиворот и завели в собственную квартиру. Бросили на диван, как куклу, и осмотрели со всех сторон.
А он лежал и глупо морщился, стараясь сосчитать тех, кто располагался вокруг. Кажется, двое в синем, в форме. Кажется, двое в штатском... А эти двое, получается, с ними.
– Смотри, на нем кровушки, как из ведра, – сказал кто-то из них, шестерых. – Звони.
И тот, к кому это относилось, позвонил.
– Мы его взяли, – сказал и захлопнул крышку мобильного телефона. – Сука.
К кому относилось это, Разбоев не понял.
Глава четвертая
Пересыльная тюрьма «Красная Пресня» – приют для тех, кто начинает свое долгое плавание по океану криминальной жизни под полным контролем государства.
Разбоев не сразу понял, почему его поместили не в душную восьмиместную камеру, заполненную двадцатью арестантами (о таком распределении жилой площади в тюрьмах ему не раз рассказывал опытный в таких делах Гейс), а в темную одиночку. Чем он, спрашивается, лучше или хуже остальных, помещенных сюда государством?
Он так и спросил об этом надзирателя, который привел «баландера» [2] с кастрюлей на каталке:
– Уважаемый, почему меня в общую камеру не завезли?
Разбоев сказал «завезли», потому что из уст развязного Гейса, на обеих руках которого синели безобразные татуировки, слышал, что в тюрьму не «садятся», а «заезжают».
Тот внимательно посмотрел на Разбоева сквозь крошечное оконце «робота» [3] и бросил:
– Моя бы воля, сука, я бы тебя не сюда, а сразу в лес завез.
2
Разносчик пищи.
3
Дверь в камеру.
И перед носом бывшего научного сотрудника с грохотом захлопнулась створка.
Осторожно уместив тарелку с постным супом на крошечный столик, он посмотрел на залитые едой руки и сполз спиной по шершавой стене.
На следующий день ответ на вопрос, почему – сюда, а не в общую камеру, он нашел у старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры Вагайцева, который сообщил Разбоеву, что общаться они теперь будут ежедневно, и даже по несколько раз.
– Такие, как вы, Разбоев, – сказал Александр Викторович, – опасны для общества. А мы призваны это общество охранять. К сожалению, вы – тоже часть нашего общества. А потому мы сделаем все возможное, чтобы уберечь вас от смерти. Видите ли, за отсутствием
– Вы думаете, что меня подучат более опытные зэки? – воскликнул Разбоев. – Но вам нечего бояться! Как бывший ученый, я могу вам с уверенностью сказать, что нельзя подучить в том, о чем человек не имеет представления!
Вагайцев тогда сделал внушительную паузу и с саркастически-грустным выражением лица признался в том, что он и не ожидал простых с Разбоевым взаимоотношений. Сказал, что на скорое признание он и не надеялся. Скорее, никогда не ожидал услышать его.
– Что же касается боязни, то мне действительно, – заметил он, – бояться нечего. А вот вас, Борис Андронович, убьют, даже не дожидаясь ночи.
Дни летели стрелой, когда Разбоева вывозили в город на автозаке на проводки и следственные эксперименты, и тянулись, как улитка по виноградному листу, когда он был вынужден оставаться в камере наедине с самим собой. Документы множились, подшивались, в комнате для допросов, где следователь Вагайцев допрашивал бывшего научного работника, выкуривалось бесчисленное количество сигарет, и тяжелый дух табачного дыма бродил по плохо вентилируемым коридорам «Красной Пресни».
«Красная Пресня» – пересыльная тюрьма, и в ней, чего не случается в тюрьме обычной, можно встретить и только что задержанного сотрудниками милиции вокзального вора, и убывающего транзитом в Магаданский край «большесрочника». Здесь «полосатые» [4] ходят по одним коридорам со взяточниками, и каждый знает, что этот дом для них – всего лишь гостиница.
4
Осужденные к отбыванию наказания в колонии особого режима.
Летели дни, тянулись недели, проходили месяцы, и грозил закончиться уже год пребывания Разбоева под следствием. Все для него уже было ясно и понятно, и он руководствовался отныне не собственными мыслями, а советом старшего следователя Вагайцева «не заниматься глупостями, а говорить правду и быть откровенным». Подозреваемый признал себя виновным, указал на места убийств, способ причинения смерти, однако будет ли в суде иметь значение заявление Разбоева о том, что «я увидел ее, захотел вступить с ней в половую связь, ударил по голове, затащил в кусты, изнасиловал, а после убил», если клиника Сербского официально признала факт того, что психика Разбоева устойчива и регрессивным течениям не подвластна?
На суде он скажет: я не убивал. И суд начнет искать в деле доказательства обратного. Будет искать, обязательно будет! – потому что государству нужно срочно закрыть тему с шестью уничтоженными человеческими жизнями. И это даже лучше, что торопливый Вагайцев – а он куда-то последний месяц торопился, наверное, поджимали сроки – гнал следствие по прямой, не понимая, что заводит его в тупик. Очень хорошо, что шесть трупов, а не, скажем, два.
Что такое две человеческие жизни? На фоне происходящих в стране «демократических» преобразований – пустяк, да и только. Всегда можно отойти от больной темы серийности, то есть длительной безнаказанности. И совсем другое – когда задержанному предъявляют шесть девичьих тел, истерзанных и униженных. Картина прямо-таки чудовищна. Пожары, взрывы, падающие самолеты, заложники – и посреди всего этого «великолепия» – маньяки, уворачивающиеся от валящихся с неба обломков фюзеляжей, прикуривающие окурки от пепелищ и гуляющие по стране, словно тени. Хороша страна!