Главный приз
Шрифт:
А потом Виктор уставился в окно, жадно разглядывая ту глухомань на отшибе, где живет Юлия. Вот, значит, какая эта глухомань. Какая роскошная, волшебная, невероятная глухомань, утонувшая в сплошной зеленой пене лесов и садов, укрытая глубокой синью бездонного неба, пропитанная кружащим голову ароматом позднего лета. Да, из такой глухомани не очень-то захочется даже в Англию уезжать…
А когда за прозрачной березовой рощицей открылся вид на двухэтажный деревянный дом — весь золотисто-коричневый в лучах солнца, с белыми оконными рамами и перилами веранды, с прозрачными зелеными пятнами тени от огромных, до крыши дома, старых
— Наш интернат, — буднично сказал отец Юлии. — А вон там, слева, дом Июлей. Приехали.
Глава 19
— Папа! — Юлия шлепнула недополосканное полотенце в таз, кузнечиком сиганула с крыльца и понеслась к машине, от радости смеясь, размахивая мокрыми руками и взбрыкивая босыми ногами. — Ой, как хорошо, ой, какой ты молодец! Я даже не надеялась, что ты сегодня приедешь!
Она с разбегу кинулась ему на шею, затормошила, закружила, потянула к дому, заглядывая ему в лицо сияющими глазами, от нетерпения подпрыгивая на месте и дергая его за руку. Отец, по обыкновению, поймал ее за косу, слегка подергал, сдерживая энергию дочери, и тоже радостно засмеялся, с удовольствием оглядывая ее с ног до головы:
— Шпана! Как хоть тебя дети слушаются? А еще мать семейства! Надо сказать директрисе, чтобы уволила тебя за несоответствие формы и содержания.
— Вы гнусный интриган, товарищ генерал, — зловеще заявила Юлия и вызывающе повиляла бедрами. — Я давно подозревала, что вы мылитесь на мое место. Теперь понятно, почему вы приехали вне графика и без предупреждения.
— Я тут привез тебе кое-что. — Отец неуверенно хмыкнул и глянул через ее плечо. — И кое-кого…
— Только не это! — шепотом сказала Юлия, не оглядываясь и делая страшные глаза. — И не надо рассказывать мифы о том, как они встали ни свет ни заря, чтобы поехать к своей убогой родственнице…
— Нет, — отозвался отец успокаивающим тоном. — Ничего такого сверхъестественного… Просто почтальон с посылочкой…
— А! — Юлия вздохнула с демонстративным облегчением. — Никогда больше так меня не пугай…
И оглянулась.
В нескольких шагах от нее стоял Виктор и разлохмачивал ладонью пышную шапку своих блестящих, как стеклянные нити, волос орехового цвета. И смотрел тревожно, ожидающе.
Но ведь этого не может быть. Просто не может быть, потому что так не бывает. И как он ее нашел? Да нет, при чем здесь «нашел»?.. Он не мог ее искать… Конечно, он ее не искал. Он здесь случайно. А почему с папой? Сейчас она сойдет с ума, это ясно. Так что даже кстати, что он приехал — все-таки знакомый психиатр… С другой стороны, если бы он не приехал, она бы и не подумала сходить с ума…
— Привет! — с трудом сказала Юлия и попыталась засмеяться. Кажется, это у нее не очень хорошо получилось. — У меня, видимо, галлюцинации. Это как раз по твоей части… Хотя нет, ты же переквалифицировался, как я поняла. Ты теперь почтальоном работаешь, да? Ты зачем приехал?
Виктор стоял, молчал, смотрел на нее ожидающими светлыми глазами, а потом вдруг шагнул вперед и, протягивая к ней руки, тихо ответил:
— За тобой.
И Юлия невольно шагнула к нему, и ее руки потянулись навстречу его рукам совершенно помимо ее воли, и, кажется, ничего она сейчас не чувствовала, кроме удивления: надо же, она не умерла, и не потеряла сознания, и даже на ногах может как-то держаться, и даже слышит его слова… Он приехал за ней… За ней. Ну да. Он приехал, чтобы увезти ее. О господи…
— Как интере-е-есно, — сказала Юлия с интонацией мамы Нины, остановилась на полушаге и опустила руки. — А поподробнее? Если можно… — Она постояла несколько секунд, разглядывая его, дождалась, когда и он опустит руки, повернулась и пошла к дому, на ходу сказав через плечо: — Прошу в дом. Скоро обедать будем.
Она шла на автопилоте, остро чувствуя его взгляд одеревенелой спиной, и последними словами молча крыла себя за то, что напялила эти жуткие обтрепанные шорты, сделанные из обрезанных выше колен старых джинсов, и эту линялую майку, которую носили уж никак не меньше трех поколений интернатских мальчишек… Да еще сто лет не чесанная коса хлещет ее по голым ногам… Шпана. Светлана Алексеевна будет совершенно права, если уволит ее.
— Какие гости! — Мама Нина стояла на веранде с Машкой на руках и, улыбаясь, дальнозорко вглядывалась в две мужские фигуры, маячившие возле машины. — Ты что это отца так встречаешь? У них там ничего не случилось? С кем это он?
— Ничего у них не случилось, — скучным голосом ответила Юлия, поднимаясь на крыльцо и борясь с желанием немедленно бежать переодеваться во что-нибудь приличное. — Папа почтальона привез. С какой-то посылкой.
— Почтальона с посылкой, понятно, — рассеянно повторила мама Нина, еще внимательнее глядя мимо Юлии. Но вдруг торжествующе улыбнулась, перевела взгляд на Юлию и очень тихо, но очень категорично сказала: — Два мальчика и одну девочку.
— Что-о-о? — Юлия задохнулась от возмущения, останавливаясь перед мамой Ниной и сверля ее грозным взглядом. — Ты думаешь, что говоришь?! Ну, мама Нина…
— А что? — быстро перебила мама Нина и невинно похлопала глазами. — Одна-то девочка у тебя уже есть. Так что, я думаю, еще одна — и хватит. А мальчиков надо двух. Не меньше. Это нехорошо, если единственный сын будет среди девок расти.
— Молчи, — сказала Юлия сквозь зубы, впадая в отчаяние. — Молчи, ради бога, я тебя умоляю. И так уже не жизнь, а какая-то оперетка получается…
Она вынула Машку из рук мамы Нины, невольно прижала ее к себе покрепче, вцепилась, как в спасательный круг, и обернулась к подходившим к крыльцу папе и Виктору.
— А-а-ах! — пропела Машка восторженно. — Деда! Я тебя любу.
— А-а-ах! — тем же тоном откликнулся Валентин Владимирович и засмеялся, торопливо поднимаясь по ступеням крыльца и протягивая к Машке руки. — Внучка! И я тебя люблю!
Юлия слегка отступила, не отдавая ребенка, стояла и смотрела на Виктора. И он стоял и смотрел на нее… Нет, не на нее. На Машку. Потом наконец посмотрел на Юлию.
— Цыпленок, да? — В глазах его мелькнуло понимание. — Это ведь та самая хорошая девочка? Маша-младшая, да?
— Да. То есть нет. — Юлия помолчала, вздохнула поглубже и гордо сказала: — Цыпленок — моя Маша. Единственная. Мария Дмитриевна Июль.
— Вот как, — растерянно сказал Виктор, потоптался у крыльца и стал подниматься на веранду. — Я не знал. Ты мне ничего не говорила…
Наверное, ему было неуютно под взглядами трех молчащих людей. Юлии почему-то стало легче от сознания, что не только она одна не знает, что говорить и что делать в этой ситуации.